Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

– Ваш командир считает несколько иначе.

– Возможно, мне не хватает его опыта.

– Вы вполне компетентны, Рихтгофен. Ваш командир очень хорошо о вас отзывается и сам предложил выслушать ваше мнение. В качестве альтернативы.

Я помолчал, обдумывая, как потактичнее изложить свое мнение.

– Не стесняйтесь, Рихтгофен.

– Дело еще и в том, господа, – произнес я, – что в течение воздушного боя вес самолета, а соответственно, и скорость виража и набора высоты, постоянно драматически изменяются. Расходуются топливо и боеприпасы, баланс нагрузок постоянно смещается, и управлять такой машиной в воздухе нужно с чутьем, сравнимым с чутьем кавалериста, вплоть до приложения веса собственного тела на виражах или выравнивании. А ведь, падая даже с лошади, можно разбиться насмерть. И именно из кавалерии приходят наши самые лучшие пилоты, я сам оттуда. Я с трудом представляю принцип того оружия, о котором вы говорите, но однозначно там должен быть бак с жидким содержимым, расходуемым крайне быстро, а что-то большее на истребительный самолет не поставить, просто нет места.

И масса боевых эволюций, в процессе которых этот воздушный огнеметчик просто неизбежно будет попадать в собственный факел при попытке использования по цели.

То есть истребитель с таким вооружением потребует высочайшего мастерства пилота и постоянно на грани гибели от собственного вооружения. По-моему, пулемет уместнее, что и общая практика показала.

– Благодарю вас, лейтенант. Более вас мы не задерживаем.

Потом меня с Бёльке отвезли на аэродром.

– Боюсь, – произнес я, пока мы ехали по пыльной сельской дороге в расположение, – я не смог вполне поддержать ваше истолкование событий.

– Ничего, – великодушно засмеявшись, ответил он. – Я и сам в нем не уверен. Полагаю, вы исходили из собственных представлений и имели полное на то право, конечно. Только я полагаю, что тут может быть что-то совсем другое… Но мне всё же удалось донести до командования всю серьезность положения. Мы займемся этим делом. Выясним всё до конца. Сегодня предсказывают хорошую погоду. Эта ночь наша – будем ждать ночной атаки на аэростаты. Мы его застанем врасплох.

– Вы действительно думаете, что это может быть огнеметчик?

– Вот и увидим.

– Доверьте это дело мне, командир! Вами нельзя рисковать, вы же лучший…

– Вот именно поэтому рисковать буду я, – просто ответил Бёльке. – И именно потому я беру вас с собой.

Я отнюдь не сразу понял, что это был комплимент.

Вечер мы провели в кабинах самолетов, готовые к взлету в любое мгновение. И наш неведомый враг нас не обманул.

– Аэростат сбит! – доложили по цепочке вестовых от аэродромного телефона. – Железнодорожная станция Эрми! К станции идут английские бомбардировщики!

– Рихтгофен! – Бёльке крикнул мне из кабины. – Бомбардировщиками займется звено Беме! Наша цель – огнеметчик!

– Так точно, командир!

Он взлетел первым. Я следовал за ним.

Огромная осенняя луна взошла над гребнем Вими в слабой дымке легкой облачности. Мы быстро набрали высоту и шли теперь вдоль линии фронта, постоянно качая крыльями и озираясь. Мы искали своего врага.

В конце концов, это он нашел нас.

Я заметил приближающийся с запада огонек, колеблющийся, едва не задуваемый ветром, – запал огнемета? Черная тень бесшумно – с выключенным двигателем? – падала на нас из тьмы, оставляя белый дымный след. Мы у него были как на ладони, на фоне полной луны. Я едва успел упасть в левый разворот с пикированием, когда ярчайшая вспышка, осветившая небо до самых облаков, ослепила меня. Несколько секунд я видел только эти ослепительно белые облака, даже зажмурившись изо всех сил. Я чувствовал, что падаю, что вот-вот завалюсь в штопор. Где-то надо мной стремительно удалялся стук пулемета – Бёльке стрелял.

На ощупь, словно шенкелями лошадь в скачке, я потянул рычаги и вслепую вышел из пике, выровнял самолет и только потом начал что-то видеть.

Я увидел их снизу, метрах в двухстах. Бёльке гнался за противником, и я мог это только наблюдать. Бёльке стрелял. И я ждал, что его противник вот-вот упадет. Бёльке висел у него на хвосте, а тот по-прежнему оставлял за собой явный дымный след. Задет?

Вдруг мое внимание привлекло какое-то неестественное движение самолета Бёльке. Они слишком сблизились! Столкновение? До сих пор я не видел столкновения в воздухе – я представлял его себе иначе. Они словно просто слегка соприкоснулись. Но на такой огромной скорости самолет Бёльке сотряс сильнейший удар. Бёльке отстал от своей жертвы и спускался большими кругами. Сначала у меня не было ощущения, что он падает, но, вдруг обнаружив его под собой, я увидел, что часть верхнего крыла его самолета отвалилась. А потом, я уже не мог видеть, что происходило, – попав в облака, он скрылся из виду. Я ничем не мог ему помочь…

Его черный противник тоже исчез. Убрался прочь.

Я вернулся на аэродром, и там меня уже ждала печальная весть. Бёльке почти удалось посадить свой изувеченный самолет за линией наших окопов, но удар об землю его доконал. Он умер в своем разбитом самолете. Ему было двадцать пять лет.

– Черный дракон… – прошептал он, прежде чем умереть.

Эти его слова слышали пехотинцы, выбравшиеся из ближайших окопов, чтобы помочь ему. Его последние слова напугали всех там присутствовавших. И меня они заставили похолодеть.

Об этом теперь не принято говорить. Почему-то теперь считается, что он погиб при столкновении с нашим же аэропланом. В штабе мне объяснили, что национальный герой не может погибнуть при столь странных обстоятельствах. Как по мне, то, что они придумали взамен, и вовсе дурацкая байка. Вам я могу это сказать.

Тело Бёльке еще не остыло, а я уже вновь был в воздухе. Искал его убийцу, кем бы он ни был. Вернулся под утро, пополнив свой счет седьмым самолетом. Не тем самолетом. К тому времени на аэродром Первого истребительного соединения англичане уже сбросили этот свой знаменитый вымпел с трогательной надписью: «В память о капитане Бёльке, нашем мужественном и благородном сопернике, от британских Королевских воздушных сил».

Кого-то это, может, и растрогало – вот только не меня. Самовлюбленные поганцы…

Я сбил того, кто сбросил вымпел, через несколько дней. Но это был не тот, кто убил Бёльке – на сбитом самолете был обычный трехцветный рондель Королевского воздушного корпуса.

Черный дракон? Что ж. Буду искать черного дракона. Чем бы он ни оказался. Именно в тот день я впервые приказал аэродромным техникам покрасить мой самолет в красный цвет. Я хотел, чтобы мой враг знал, кто идет за ним.

А еще красный цвет ночью становится черным.

Ближе к полудню меня вызвали в штаб. И выпотрошили по полной.