Владимир Романовский - Польское Наследство

– Потому что ты, Харальд, до Киева ее не довезешь.

– Не понимаю.

– Тебя убьют в пути, и диадема навсегда исчезнет.

– Кто это меня убьет? Кто посмеет!

– Твои друзья или соратники, содержатель постоялого двора, лодочник, смерд, нищий, просящий у тебя милостыню. Кто угодно.

– С чего это?

– В руках человека несведущего в этих делах, когда они находятся в пути, Литоралис – магнит для убийц.

– А ты, значит, сведущий.

– А я сведущий.

– В чем же заключается твоя осведомленность?

– Я знаю пути, которых не знаешь ты.

– Я изъездил весь мир, а уж Киевскую Русь изучил – каждый камень, каждый бугор.

– И тем не менее, я знаю пути, которых не знаешь ты. Я знаю, как говорить с разбойниками и людьми, искренне предлагающими помощь при транспортировке такой грунки, как Литоралис. И я знаю, когда следует убить человека, которому близость Литоралиса вскружила голову. Через мои руки, Харальд, прошло столько драгоценностей, что в совокупности на них можно было бы купить весь мир. И ни один камень, и ни одна золотая пылинка, не пропали.

– Но если диадема таит в себе такую опасность, как же дарить ее девушке, Саул?

– Это совсем другое дело. Царственные особы всегда на виду, всегда под охраной. А если Элисабет Киевской захочется посетить Константинополь или Рим, уверен, что диадему она с собой в путешествие не возьмет.

– А если я на ней женюсь и увезу ее в Норвегию?

– В этом случае ты снова прибегнешь к моим услугам.

– За плату?

– Разумеется.

– Но преподнести ей диадему все равно должен я сам!

– Это правда. И ты ее преподнесешь. А я буду стоять рядом с тобою в почтительной позе.

– А как мы…

– Встретимся в Киеве. Я обычно останавливаюсь у знакомого ювелира на Улице Радения. Ты придешь к нему, и мы вместе пойдем в детинец.

– Хорошо … Когда же?

– Мне нужно уладить кое-какие дела. Затем я должен съездить в Багдад, чтобы купить диадему. После этого мне предстоит добраться до Киева. Я буду ждать тебя в Киеве в первых числах ноября.

– А если…

– Если ты не появишься, сделка будет считаться недействительной, и я верну диадему в Багдад.

– Ладно. Когда я должен принести деньги?

– Прямо сейчас.

В последний день октября Саул прибыл в Киев. За неделю до этого в Киев прибыл молодой богатый франкский вельможа с очаровательной темноволосой любовницей. Через день после прибытия Саула, вельможа посетил лавку Ламеха на Улице Радения. С важным видом разглядывал он предлагаемые драгоценности, а любовница стояла рядом и хихикала, и племянник ювелира предлагал ей примерить ожерелье и совершенно потерял голову от ее улыбок. Тем временем вельможа поманил к себе Ламеха и тихо сказал, —

– Мне хотелось бы подарить ей что-нибудь совершенно необычное. Сколько это будет стоить – мне все равно. Посодействуй, добрый человек.

Ламех понимающе кивнул.

– Сколько ты пробудешь в Киеве, знатный юноша? – спросил он.

– Недели три. А потом на санях … эх!..

– Через три дня я доставлю тебе то, что нужно.

– Три дня? Как долго! Ну да ладно. А пока что – я вижу, ей понравилось ожерелье … Сколько?

– Восемьсот сапов.

– Ничего если я рассчитаюсь золотыми дукатами?

– Так даже лучше.

В этот момент из смежного помещения вышел Саул. Вельможа барственным жестом бросил золото на прилавок, повернул голову, и рассеянно кивнул Саулу. Ювелир поблагодарил вельможу, а племянник, рассыпаясь в неуклюжих комплиментах по адресу девушки, проводил пару до дверей. Саул взял с прилавка золотой дукат и некоторое время его рассматривал.

Пара степенным шагом прошла по Улице Радения и свернула на спуск. Затем снова повернули в проулок, и к крогу вышли тем же прогулочным шагом, весело о чем-то болтая. Мишель знал теперь все, что ему необходимо было знать. Он видел Саула. Он видел, в какую сторону сразу посмотрел Саул, войдя в помещение, и в какую сторону он не посмотрел ни разу.

– Шера, – сказал он, – ты сегодня была бесподобна. Я даже не ожидал.

– Не нужно комплиментов, Мишель, побереги красноречие для дела. Начинаем завтра?

– Нет, сегодня. Завтра может приехать Харальд. Сейчас мы пошлем полового в Земский Проулок, пусть Укроп идет с запиской к Саулу ближе к закату. Ты действуешь по плану. У племянника в пристройке собственная дверь. Кричи только погромче. И перестань называть меня Мишель, это имя слишком известно в определенных кругах.

– Мое имя тоже известно…

– Не льсти себе. Может в Саксонии тебя и знают, особенно в Магдебурге. Но не здесь. Кстати, сестренка твоя Рива говорила, что Ламех у нее теперь ручной. Хотелось бы верить. В Отто я не сомневаюсь, жена Ламеха сделает все, что он попросит.

***

Хелье пропустили к князю в импровизированную занималовку, ничего не спрашивая. За окном стучали молотки, скрежетали пилы, перебрасывались саркастическими замечаниями строители, негодовал зодчий. Вместо князя в занималовке за столом сидела Ингегерд.

– Здравствуй, – сказал ей Хелье. – Где муж твой?

– Ему нездоровится. Он в спальне, дремлет.

– Я поговорю с ним в спальне.

– Лучше поговори со мной.

Ага, подумал Хелье. Князь ждал моего визита. И вместо себя послал Ингегерд.

– Как-то странно, – сказал он.

– Хелье! Неужели ты не рад меня видеть?

– Рад.

– Князь благодарит тебя за выполнение поручения. Лично мне любопытно было бы посмотреть, как ты изображаешь константинопольского священника.

– Я не расположен нынче. Найми скомороха.

– Не сердись. Ты сказал, что гонца твоего, следующего из Полонии, перехватили.

– По всей видимости это так, раз вести князь получил от Гостемила, а не раньше.

– Князь не сердится.

– Я рад, что он щедр и не злопамятен. Ингегерд, что за комедия?

– Ты пришел к князю за разъяснениями, не так ли?

– Положим, что так. Тебе-то какое дело? Князь не желает меня видеть сам?

– Хелье, я все-таки княгиня.

– И что же?

– Будь повежливее.

– Не желаю. Гостемила оскорбили, а князь в спальне запирается, как напроказивший ребенок, за твою поневу прячется! Что происходит!

– Гостемила никто не думал оскорблять.

– Тебе это точно известно?

– Да. Я понимаю, почему ты сердит, и почему Гостемил сердит…

– Ингегерд, не ханжи!

– … но всему есть пределы…

– Не ханжи, тебе говорят!

– Что ты намеревался сказать князю?

– Я намеревался, и намереваюсь, сказать ему, что … Не желаю я с тобой говорить! Зови князя!

– Хелье, не забывайся! И говори потише – стража слышит.

– Потише?

– Я хорошо знаю своего мужа, и говорю тебе, что Гостемила никто не оскорблял.

– Как все изменилось за последние десять лет, – философски заметил Хелье. – Память людская … Вместо того, чтобы уединиться с просителем, который немало сделал для его державы, князь унижает его, заставляя просить при всех, за праздничным столом. Вчерашние смерды, сплетники, нахлебники, выслушивают, сально улыбаясь, частную просьбу болярина. Князь отказывает воину, только что пролившему кровь, защищая столицу, в обыкновенной просьбе. Князь позволяет ничтожному Ляшко при всех хамить потомку древнего рода.