Хелен Гилтроу - Расстояние

Йоханссон молчит.

– Он честный человек. Кийан. Оставил меня в покое. – Взгляд Росса становится уверенным, осанка ровной, он явно гордится тем, что от него отстали враги. Впрочем, им обоим известна правда.

Тебя оставили в покое, потому что сломали. Оставили, чтобы люди могли показывать пальцем и спрашивать: «Разве это не Чарли Росс?»

– Он ведь не знает, что это был ты? – задает Чарли вопрос после долгой паузы.

Йоханссон качает головой.

– Пусть все так и остается, да?

Торопись же.

Расстояние между ними чуть больше метра. Йоханс сон медленно делает глубокий вдох, ощущая, как легкие наполняются воздухом, и добивается внутренней предельной концентрации. Росс стоит напротив и ждет: жалкое подобие человека с половиной зубов во рту и полным отсутствием цели в жизни.

– Знаешь, тот вечер был началом конца. Когда ты сделал так, как решил. Да, мы сорвали неплохой куш, но произошло то, что произошло. И это было началом конца.

Йоханссон делает еще один вдох. На счет три он начинает действовать.

– Но не для тебя.

Он досчитывает до трех, но не двигается с места. Внезапно опять накатывает смертельная усталость, усталость ото всего, что происходит вокруг.

– Если тебя спросят, ты меня не знаешь, – говорит Йоханссон.

Проходит несколько секунд, прежде чем до Росса доходит смысл его слов. Он кивает и остается стоять с поникшей головой.

– Я тебя не знаю, – произносит он.

– Ты обратил на меня внимание на улице, потому что принял за другого.

– Да, конечно. А тот, другой?…

– Умер.

Росс медлит, но потом уверенно кивает.

Когда Йоханссон поворачивается к двери, сзади вновь раздается его голос.

– Ты для этого сюда пришел? – Росс молчит и потом добавляет: – Не стоит беспокоиться. Я и не собирался сдавать тебя Кийану. Если бы он подозревал, что я знаю… Короче, ты ведь знаешь Брайса? Он парень дотошный.

– Да.

– Так не приходи сюда больше.

Через секунду Йоханссон уже стоит в коридоре и слышит лязг закрывающегося замка и удаляющиеся шаги Чарли Росса.

Он не причинит ему вреда. Никому в голову не придет, что между ними есть что-то общее.

Чарли Росс не хочет рисковать. У него нет желания умирать.

Спускаясь по лестнице, Йоханссон внезапно останавливается от поразившей его мысли. Чарли Росс не хочет рисковать…

Снаружи взгляд режет холодный, сумрачный свет зимнего дня, похожий на потускневший от времени клинок. Скоро на город опустится темнота.

Человек, открывший ему ворота лагеря, смотрит пристально, словно знает что-то, о чем не может сказать, а затем разворачивается и уходит. Остальные стоят во дворе группами по два-три человека: они тоже поворачиваются к нему и молча смотрят.

Тревога скручивает узлом внутренности и заставляет сознание проясниться. Дыхание становится прерывистым. Йоханссон резко срывается с места и бежит.

Через главный вход и комнату для посетителей, в которой он наталкивается на одного из людей Кийана, сидящего в углу с бейсбольной битой на коленях. Странно, но при появлении Йоханссона он даже не шевелится.

Затем дальше, в кабинет.

Посреди комнаты стоит Райли. Глаза его огромные от ужаса, рот шевелится в немом объяснении.

Рядом перевернутый набок стул, на ножках и поручнях липкая лента. В воздухе устоявшийся запах крови. У стены, подпирая шкаф, сидит полуголый мужчина средних лет, с расплывшимися чертами лица, похожий на брошенную тряпичную куклу с вывернутыми в разные стороны конечностями. Над ним склонился Дрил. Впервые он выглядит озадаченным.

Винни.

Кулаки Райли приходят в движение, и разом прорезается голос.

– Черт! Они нас заперли. Мы все слышали, но сделать ничего не могли. – Последнее слово душит его вместе со слезами и рыданиями.

Дверь в соседнюю комнату чуть приоткрыта. Пожалуйста, нет, нет, нет .

Йоханссон подходит и толкает ее.

Кейт забилась в угол, спрятавшись за одной из сломанных каталок. Шумное, болезненное дыхание, очевидно, что с каждым вдохом что-то внутри умирает. Она раскачивается из стороны в сторону, глядя перед собой пустыми глазами.

Он опускается на пол рядом.

И тут все меняется.

На этот раз помощников Брайса было пятеро. Они заблокировали двери, чтобы никто не мог им помешать. Но она была в клинике не одна, с ней был Винни. Они выбрали его просто потому, что он был здесь.

Она понимала, что сейчас произойдет. Колотящий что есть мочи в дверь Райли случайно услышал, как она просила забрать ее жизнь вместо Винни, потому что она это заслужила.

– Нет, – ответил ей Брайс. – Ты заслужила видеть все это.

Они схватили ее и привязали к стулу.

– Смотри, – приказал ей Брайс. – Смотри прямо ему в глаза.

Позже в маленькой комнате наверху, сделав укол успокоительного, он будет сидеть и смотреть на зарубки на стене – Кейт отмечала ими, скольких человек ей удалось спасти, – и бороться с самим собой. Йоханссон заставит себя еще раз пройти по установленному маршруту, чтобы убедить себя, что запланированное возможно и реально: по улицам, через пустырь, задержавшись на мгновение в дверях, пропуская ее вперед и сосредотачиваясь на ее силуэте, протянуть руку. Снова и снова репетируя, он прислушивается к себе до и после нанесения удара, потому что в душе не должно быть места для чего-то еще, есть только работа, которую он обязан сделать, иначе произошедшее с Терри Канлиффом опять начнет преследовать его.

Он будет бороться с этим, но к тому времени станет уже слишком поздно.

Я позвонила Уитману. Ради всего святого, вытащите его оттуда .

Уже пятый час, ворота закроются в шесть. Уже слишком поздно, хотя Уитман, должно быть, услышал нечто тронувшее его в моем голосе, потому что ответил:

– Я попытаюсь.

У него не получилось.

Все прошлую ночь я следила за камерами видеонаблюдения Программы, пытаясь отыскать Йоханссона. Четыре секунды истошного вопля мужчины до сих пор в моей памяти. Я уверена, что он мертв. Мертв или покалечен настолько, что не сможет выжить.

В шесть раздается звонок секретного телефона.

Клянусь, я не сразу смогла узнать его голос.

Сейчас я на кладбище Тауэр-Хамлетс среди мертвецов Ист-Энда Викторианской эпохи: владельцы чугунных заводов, купцы, мелкие торговцы и их жены, викарии, врачи и учителя. Памятники на их могилах мелькают между голыми деревьями и покрытыми инеем кустарниками: плиты, обелиски, готические башенки, открытые Библии и ангелы над многочисленными: «НАВЕКИ В НАШЕЙ ПАМЯТИ» и «ВЕЧНО ЛЮБИМЫЙ». Здесь больше не хоронят, это место созерцания, общественный парк и даже класс под открытым небом – ученики начальных классов близлежащих школ приходят сюда летом искупаться в пруду и половить бабочек. Однако сегодня в одиннадцать утра в среду в начале февраля здесь нет никого, кроме меня и человека, сидящего на скамейке с опущенной на грудь головой.