Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

— Так, — продолжил урок Саша, — домашнее задание. Какого веса бревно сможет подважить мужчина весом пять пудов, если отношения плеч рычага составляют один к шести. После перерыва приготовиться к геометрии.

«Где мне найти своего маркиза Гвидобальдо дель-Монте, — думал Саня, — спонсора какого-нибудь?» Со спонсорством было негусто. А с этой учёбой получалось так, что ему все должны. Только проку с этого было мало — долгами сыт не будешь. Да ещё и Трифоновы ученики стали посматривать, не уйти ли к Сашке под руку, видели, что учёба у него совсем другого свойства, нежели у столяра. Саня бы и их забрал, но это грозило полным разрывом отношений с Трифоном. Рано пока было разбегаться, только-только по-человечески работать начали. Но такой возможности не исключал.

Да, с Трифоном, вроде, разрулили все тонкие места. Особенно поначалу, когда Саня заявил, что прежде, чем делать станок, надо сделать «Универсальный Конный Привод». Тут у Трофима случился кризис в понятийном аппарате, пришлось помаленьку, не сильно травмируя, растолковать, что это такое. Концепция универсальности плохо приживалась на почве, в которой властвовало штучное, эксклюзивное производство — лавки и столы. Но те лавки можно было без боязни использовать в качестве тарана, а из столов делать крепостные ворота. И все одинаковые, проверенные временем конструктивные решения, похожие друг на друга, как однояйцовые близнецы. Так что Трифон и команда готова была делать конные приводы, но — уникальные. Штучные. К каждому стану — свой, уникальный привод. И станы тоже собирались сделать уникальными. Это противоречило всякому Сашкиному опыту и будущей концепции индустриального производства. Они бы так и бодались до посинения, если бы у Трофима не сломался токарный станок. И тогда Саня чуть ли не силой продавил решение не ремонтировать рухлядь, а сделать нормальную вертельню. То есть, тот самый высокопроизводительный станок с человеческим лицом. С суппортом, к-хм… конечно же, он по-русски называется педесталец, или поддержка, на другой случай.

Тем более, что выяснилось, что все эти шпунтубели и прочие куншты назывались вполне себе по-русски, безо всяких ненужных заимствований. Шерхебель — он же драч, фальцгебель — нагродник, и несть им числа. Для Саши всё это было, честно говоря, откровением, но он стиснул зубы и молчал. Потому что засилье неметчины в отдельно взятом Александрове уж достало. Одного Гейнца на весь Александров было много, чтобы ещё внедрять всякие зензубели с шерхебелями. Когда же русские столяры стали забывать родные названия? Сашу это страшно бесило. Поэтому он сознательно избегал всяких слов, вроде стамески, рубанка или, упаси боже, рейсмуса, в разговорах. Впрочем, его занудного славянофильства хватило ненадолго, слишком уж привычными для него были эти слова, слишком прочной была семантическая связь.

Опять же, давить на Трофима пришлось по всяким мелочам. Тот же конный привод Трофиму показался ненужным. Но, действительно, зачем токарному станку такая мощь? Однако, когда Саня сообщил мастеру, что нужно приготовить две тысячи одинаковых катушек под пряжу, тот сильно озадачился.

Саня втолковывал ему:

— Потому что вот это мы встремляем в пазы, в боковую раму, расклиниваем, и от этого привода может работать всё что угодно. Хочешь ткацкий станок, хочешь прядильный, хочешь — токарный. С другой стороны, с таким креплением, любой станок можно прикрутить хочь к водяному приводу, хоть к лошадиному, хоть к паровому.

— И что это такое паровой привод?

— Потому увидишь. Может быть. Главное, чтобы соединения были одинаковые. На чём ты собрался делать две тысячи одинаковых катушек, — повышал голос Саня, — и когда? И кто их будет делать? Ты учеников подпускаешь к токарному станку только для того, чтобы рукоятку вертеть! И работа — простейшая! У нас такую мелочёвку десятилетние пацаны делают!

Он продолжал рвать шаблон Трофиму. Трофим был стоек в своих заблуждениях, но Саша долбил его с методичностью парового копра. Иной раз у него опускались руки, он устал пробивать корку замшелых представлений о работе, постоянно натыкаясь на Трофимовы суждения:

— А нам не надо, нам и так хорошо. Наши деды… — и снова заводил свою шарманку, чтобы через день-другой изменить своё мнение на противоположное.

Эту систему надо менять, Шубин был в этом уверен. Качественный инструмент, это в первую очередь, помимо всего прочего, позволял вести в строй подмастерьев гораздо раньше, чем они научатся топором рубить на четыре части вертикально поставленную спичку.

Сашка был не мастером, Сашка был руководителем проекта и должен бы заставить работать всех этих людей. Каждого со своими привычками, капризами, навечно заученными догмами. Каждого похвалить, отругать, воодушевить, обнадёжить, научить. Заставить, в конце концов. Несмотря на то, что он получил разрешение изготовить в кузне монастыря скобы и уголки, решил, что обойдётся без них. Трофимовы соединения держались вполне и безо всяких железных подпорок. И поэтому решил под видом разрешённого изготовить неразрешённое.

Кузнец Вакула был преисполнен собственной значимости и под видимым почтением плохо скрывал лёгкое пренебрежение этим вот выдумщиком. Что «этот вот» нам тут может сказать нового, лезет со своими придумками.

— Вот это переделать, — сказал однажды Саша.

Вакула возмутился, как это? Как это переделать такую замечательную вещь?

— Ты всё сказал? — пододвинул к нему деталь и равнодушно повторил, — переделать так, как начерчено, а не так, как ты себе придумал.

Строптивый кузнец переделывать не желал, он желал покоя и привычных подков. Наконец, Саша не выдержал:

— Я тебя не учу железо ковать? Так и делай, что тебе сказано! А то много воли взяли, то — хочу, это — не хочу. Будешь много говорить, так матушка Манефа тебе поправит образ мыслей.

Пороть на конюшне — Саша вообще считал это выражение, как некий стёб, мем, выдернутый из псевдоисторических романов, но в этой реальности пороли на козле. По пятницам. Вот Вакулу и отпороли, с приговором — за несоразмерную гордыню.

«Командно-административная система всегда добивается выполнения поставленных задач» — сделал вывод Саня, но теперь, конечно, о сердечных отношениях с Вакулой можно будет забыть. Однако сам Вакула, на удивление, считал случившееся всего лишь мелким эпизодом и зла на Саньку не держал. Ибо получил за дело. Дальше дело пошло лучше. Саня беззастенчиво списывал на нужды будущего станка железо, а Вакула ковал инструмент. Железо было так себе, кузнец тоже умениями не блистал, но при помощи Гейнца, цементации и чьей-то матери Саня своего добился. И в первую очередь сделал резец для токарного станка, позволяющий даже однорукому делать по две штуки абсолютно одинаковых катушек за раз.