Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

Перед отъездом Костя выгнал всех из кузницы, а Степана заставил качать меха. Расплавил полсотни золотых монет в тигельке и плеснул в бадью с мокрым песком. Аккуратно отделил золото и ссыпал в кожаный мешочек. Чисто на всякий случай, это могло пригодиться ему в самых разных комбинациях, начиная от получения дворянства и кончая подкупом должностных лиц. Перелопатил результаты своих осенних путешествий, сложил несколько мешочков в баул. Славка, Анна и Ефим Григорич собирали в дорогу харчи и подарки. Саша с Гейнцем, накрученные Костей, готовили походный обогреватель для кареты, наконец-то поставленной на полозья. В общем, работы нашлось всем, даже несмотря на то, что Святки продолжались. По улице бродили ряженые и вымогали у добрых хозяев угощение.

Костя принял от Гейнца пакет для его дядюшки. Однако, испытывая недоверие к нынешним немцам вообще, и Шумахерам, в частности, нашёл нужным всё-таки уточнить все неясные места со статусом самого Гейнца.

— Так, брателла, — заявил Костя, в присутствии Сашки и Ярослава, — давай так. У нас правила простые. Если ты с нами работаешь, то никаких левых ходов. Коммерческая тайна, понял? Всё остальное — по общему и единогласному согласию. Решай, ты своими мозгами и руками входишь в состав компании, или ты работаешь по найму. Результат всё равно один — живём мы небогато, но попробуешь соскочить тайком — найду и утоплю.

Гейнц почему-то Костю боялся до дрожи в коленках, поэтому быстро согласился участвовать мозгами, на готовых харчах и жилье. Ему выделили пять процентов от будущих прибылей.

На следующий день, обвешанные стволами, как техасские рейнджеры, тронулись в путь, а Сашка остался объяснять немцу значения слов брат, братец, братушка, братишка, браток, брателла, братва, братишечка, братан и прочие тонкие, иностранцу непонятные смысловые нюансы.

По дороге обсуждали, как развивать стройку в Муромско-нижегородских краях, как крутился в своё время Баташев. Решали, где брать крестьян и как их размещать.

— А что тут думать? — легкомысленно отвечал Костя, — Баташевы сделали — и мы сделаем, по образу и подобию.

— Таких, как Андрей Баташев, нужно было давить ещё в колыбели, — неожиданно кровожадно заявил Слава, — у них методы бесчеловечные были.

— Всех не передавишь, — ответил Костя.

— Не, этот-то уникальный был злодей, — продолжал Слава, — просто невообразимой жестокости, наглости и изобретательности.

Костя ответил:

— Только такие в это время и могут создать что-либо действительное достойное. Те же Демидовы — они такие же. Нет, я их не оправдываю, но просто время такое. Сейчас только так и надо играть в такие игры, в рамках предложенных обстоятельств. Не натиск, но наглый нахрап, не смелость, но хитрость. Только те, кто так действует, те и побеждают.

Слава так толком и не понял, осуждает или оправдывает Костя Баташевых.

— Противоестественно поперёк законов божеских и человеческих ходить, — отозвался Романов, — другие как-то без злодейства и душегубства умудряются жизнь прожить.

— Я так думаю, что будь жив Акинфий, то хрена бы Баташевы развернулись. Не дал бы. Невозможно в одно время таким людям по земле ходить, — ответил Костя, — хотя на бой быков было бы интересно посмотреть. Желательно со сторон, гы-гы.

— Будет тебе ещё бой быков, а ты в главной роли. Монополия убивает развитие металлургии. Демидов уже Фёдора Молодого разорил. Кстати, — сказал Ярослав, — а ведь Акинфий сей момент тоже в Питер едет. Хлопотать о медных заводах и дворянстве.

— А нам что с того? — равнодушно ответил Костя.

— Он станет дворянином, а ты как был безродным сиротой, так и останешься. Потом, как нам нужно будет на Урал соваться, он нас просто придавит, как клопов и не поморщится.

— Ничё, — ответствовал Костя, — жисть покажет.

Тяжело засопел и замолчал.

Что удивительно, чем дальше они продвигались на север, тем становилось теплее и промозглее. Периодически валил сырой снег и рыхлыми комьями вылетал из-под полозьев. Где-то под Тверью, согреваясь по русской привычке водочкой, Ефим Григорич с тонкой Костиной наводки, разоткровенничался по поводу его неприязни к императрице.

— Приворожили государя Петра Алексеевича, это я точно вам говорю, тёмным заговором присушили. Не бывает такого, чтоб человек, а уж государь был человечище, такие глупости из-за бабы совершал. Она путается направо и налево, а государю как кто глаза отводит. И после Монса — что самое удивительное, коронует её императрицей. Можно всякое простить, все мы люди, я всяких баб видал, и тех, которые по моему разумению, могли бы и с империей управиться. Но бывшая крестьянка и портомойня никак на такое не способна.

— Поговаривают, — добавил Слава, — что уморили государя Екатерина с Алексашкой, Блюментрост раньше вполне удачно купировал приступы у Петра Алексеевича, а в тот раз и лекаря к нему не допустили.

— С этих станется, — проворчал дед, но больше к этой теме не возвращался.

Ближе к Питеру стало оживлённее, но не настолько, чтобы на станциях не было свежих лошадей. Так и доехали до Тосно, где Костя и встрял в приключение с шулерами. Но нет, не мог он смотреть, как нагло и бессовестно пацанов раздевают. Ну и кой-какой прибыток себе. Особенно хороша оказалась кобыла, тут Костя не устоял и свёл её с почтовой станции. Решил дать её кличку Ромашка, потом сократил до Машки. Ну что за прелесть, эти дорожные авантюристы, дарят добрым людям таких замечательных лошадей, деньги и разные документы.

— Откуда у тебя эта лошадь? — наконец окончательно проснулся Романов, когда они остановились у постоялого двора.

— Граф Ракоци, перед тем как бежать, от щедрот своих презентовал. Ну и шубу бобровую. Вона, в возке лежит.

Бывший драгун с завистью посмотрел на кобылу.

— Ох, не по чину тебе такая лошадь, Коська, — вздохнул он, — но хороша, ой как хороша.

— Она у нас будет для представительства, — заявил Константин, — Машкой зовут, ежели чё.

— А остальные мошенники где? — спросил Ефим Григорьевич.

— Сбежали. Перегрызли запоры и сбежали. Такие резвые оказались, что просто жуть. Куда правительство смотрит, ума не приложу.

С утра, после небольшого совещания, разработали план покорения столицы. Для начала заняться традиционной русский забавой — пускать пыль в глаза. Но Костя сформулировал кратко и ёмко — понты дороже денег, иначе Ефима Григорьевича просто на порог не пустят. Да и самим ребятам надо было обновить гардероб, так что Саня с Костей пошли искать нормальных портного и сапожника, заодно подыскать более подходящее место для квартирования, нежели занюханная фатерная изба.

Месили сапогами жуткую смесь мокрого снега, сена и конского навоза, дышали через раз, рассматривая с интересом и брезгливостью будущую Сенную площадь. Возы и телеги с сеном и дровами, австерии и харчевни, погреба возле Морского рынка с напитками самого разного качества, продающимся на месте и на вынос. Здесь же зазывали прохожих в кабаки и притоны весёлые женщины с колечками во рту. Гомон и выкрики мужиков, торгующихся за каждую денгу. Слышен стон, что у нас песней зовётся, пропившихся до последней нитки бражников. Гремели цепи выводимых сюда для сбора подаяния колодников. Всё, как везде, и, в общем-то, всегда.