Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

Костя отхлебнул прямо из кувшина, кинул в печку письмо и сказал:

— Насчёт Шумахера у меня сомнение есть. Ой томулия далада, ага. Может дождёмся, когда он Ломоносова благословит в заграницы на учение?

— Он до этого, — возразил Саня, — Эйлера и Бернулли из Академии выживет! А Ломоносов? Что Ломоносов? Буйный характером, невоздержанный на язык. Разбрасывался, ни одного дела до ума не довёл и помер. Лисавет Петровне зато знатные оды писал, на сорок листов. Виноградов-то хоть одно дело сделал, но до конца. Так что Ломоносова постараемся сами перехватить, чтоб под нашим чутким руководством химией занимался. А оды — в свободное от работы время.

Грохнула входная дверь и в комнату ввалился Ефим Григорьевич. Мыш мухой подлетел к нему, помог снять шубу. Романов стянул в головы парик и бросил его на кровать. Принюхался к кувшину, молча допил остатки. Тяжело выдохнул, утёр пот со лба и сказал:

— По мне так лучше целый день в атаку ходить, чем во дворцах всякие разговоры с подходцем разговаривать. Ох, и тугой, этот Фёдор Матвеевич, да скользкий. Сорок бочек арестантов наговорил. И всё кругами, кругами. Тьфу. Всё про тебя, Коська, пытал. Откель, да отчего. Князь Мещерский проговорился, и вишь, слухи до Апраксина дошли. А чего хочет, так я и не понял. К себе в гости зовёт. Готовься и ты, зятёк, завтре будешь словеса мудрёные рассыпать. Как бисер по паркету. Мне уж не с руки переучиваться, а ты вроде гладко говоришь.

— Если к себе зовёт, значит ему что-то из-под нас надо. Конечно, не с нашим рылом к генерал-адмиральскому крыльцу соваться, но раз приглашают, то конечно, — рассудил Костя.

На следующий день и поехали. Подъехали к воротам, ливрейный лакей открыл им двери, а другой повёл вглубь дома. Пустота в доме была подозрительная, обычно у хлебосольного Фёдора Матвеевича, как было известно Ярославу, полно народу.

Костя шёпотом спросил у Славы:

— Когда Апраксин помрёт?

— В ноябре двадцать восьмого, — ответил он, и тут же испуганно спросил, — ты что затеял, Костя?

— Тс-с-с-с. Так, на всякий случай, — и негромко добавил, — учись, Мыш. Век живи — век учись. Смотри, запоминай, привыкай. Даст бог, в люди выбьешься, так хоть знать будешь в какой руке вилку держать. Ножик, слава богу, Микеша тебя держать научил, чтоб ему пусто было.

Мыша, однако, до взрослых разговоров не допустили, посадили в коридор, выдали тарелку со сластями и орехами. Начались светские приседания, ещё допетровской эпохи — как бы не потерять лицо перед другими. Однако и это пережили. Фёдор Матвеевич пригласил позавтракать, чем бог послал, а бог к Апраксину, видимо, был милостив, и послал ему изрядно.

За столом Генерал-адмирал продолжал свои ненавязчивые расспросы. Из раздела, не будет ли урона его чести общаться с низкородными. Но Костя его так же ненавязчиво успокоил:

— Из апачских князей, временно терплю лишения.

Апраксину, вообще-то было все равно, из бурятских, тунгусских или апачских был Костя, но на всякий случай спросил:

— А насколько древен ваш род?

— Не могу сказать точно. Ярослав, когда наши взяли Китчиганский плацдарм?

— В тридцать третьем году. До рождения Христова, — не моргнув глазом, ответил Ярослав.

— Ну вот, именно с этого года и идёт моя родословная. Извините, не могу показать, кипу с семейными записями висит у моего отца в вигваме.

— А что такое кипу? — поинтересовался Фёдор Матвеевич.

— Древнее узелковое письмо аненербе, сиречь Наследие Предков. Передаётся из поколения в поколение, от отца к сыну. Нескорые семьи хранят записи по две тысячи лет. Так что мы не самые знатные, но не из последних.

— Хорошо. А что ж вы бега ударились? Неужто сотворили что непотребное?

— По деликатным причинам. Смею вас заверить, ничего, роняющего честь, я не совершал. Разве что бежал из-под венца, но, простите… мало ли таких примеров? На крокодилицах жениться… это выше моей сыновней покорности. А друзья детства — за компанию.

— Гордые, значит, — резюмировал Апраксин, — эх, молодёжь, молодёжь. А что ж по приезду ко двору не пожаловал? Бухнулся бы к императрице в ножки, глядишь, она бы в несказанной милости своей и российским дворянством пожаловала. Деревенек бы отписала. Она ведь о вас спрашивала, велела к ея императорскому престолу доставить апачских и ламутских князцов, чтоб народ ваш под свою руку взять.

— Так езжайте и доставляйте, — пожал плечами Костя, — я-то здесь при чём? Я не князец, а сын евойный, предложить ея величеству ничего не могу.

Этот заход Костя расценил, как некий тест, ибо Апраксин этой темы больше не касался.

После завтрака, когда слуги убрали всё со стола, добрались и до дел.

— А скажите-ка, — осторожно спросил Апраксин, — правда ли князь Пётр Фёдорович писал, что вы знаете дорогу в Америку?

— Э-э-э… это было бы слишком смелым утверждением, — так же осторожно ответил Костя, — но, безусловно, кое-что знаем. Только вот мы в Санкт-Петербург приехали совсем по другому поводу.

Это Костя намекнул Апраксину, что разговор будет только при удовлетворении их интересов.

— А, пустое, — ответил тот, — это мы решим. Чуть позже, но решим. Ко взаимному удовольствию.

Начиналось прощупывание. Апраксин хотел убедиться, что рассказы о пути в Америку — не досужий вымысел, Костя, хотел понять, что же Апраксин хочет на самом деле . Судорожно вспоминал, что же такого он наплёл Мещерскому, в нетрезвом экстатическом воодушевлении, что может вызвать неподдельный интерес у графа. Засадить бы сейчас сто пятьдесят, чтобы язык развязался. Напряжение Костю так и не отпускало, было ощущение тонкого льда. «Ланна, — подумал он, — пройдёмся по ключевым словам». И начал монотонно рассказывать про трудности пути через Тихий океан, про золото и дикого зверя.

— И что, — перебил его граф, — вот так вот, тысячами лежат на берегу?

— Десятками тысяч, — подтвердил Костя, — счёту не поддаётся, — а сам подумал, «хапуга, вот ты и попался».

— Вы позволите карту, чернила и бумагу? Так сподручнее будет объяснять.

Брякнул колокольчик, из-под земли неслышно появился халдей. Доставил потребное.

— Сейчас вам Слава объяснит, он у нас это дело лучше знает.

— По Нерчинскому договору 1689 года Россия, — Ярослав начал водить пальцем по карте, — потеряла не только самые плодородные земли вдоль реки Амур, но и единственный удобный путь к Тихому Океану. Россию прижали чуть ли не к Алдану и Олёкме.

Апраксин нервно дёрнул щекой, это, дескать, и без тебя известно.

— И нет никаких причин, по крайней мере, в ближайшее время, что это положение изменится. Империя Цин сильна, как никогда, и потеснить её пока не удастся. Разве что поддержать Джунгар в их войне с Цин, но это не моё дело. Так что до берегов Камчатского, или иначе называемого Охотского моря, можно добраться кораблём, вокруг Индии. А поскольку у России сейчас таких кораблей нет, то остаётся только идти туда пешком.