Роберт Холдсток - Лес Мифаго

— Быть может я чересчур нахален, — сказал Китон; он сидел в кресле, так и не сняв пальто, — и навязчив. Но у фермеров всегда есть такие великолепные запасы еды. Я заплачу, если ты не против.

Я улыбнулся. — Я тебе сам заплачу… только не рассказывай никому об этом. Мне не слишком хочется тебе об этом говорить, но моя сегодняшняя кухарка никогда даже не слышала о беконе или традиционной печенке. Скорее всего она собирается поджарить мясо дикого вепря.

Китон, естественно, нахмурился. — Вепря? Они вымерли.

— Да, но не в райхоупском лесу. И не вепри. Как тебе понравится бедро медведя, фаршированное волчьей поджелудочной железой?

— Совсем не понравится, — ответил летчик. — Ты шутишь?

— Однажды я приготовил для нее суп с овощами. Она сочла его отвратительным. Мне даже страшно подумать, что она считает нормальной едой…

Я осторожно подошел к двери на кухню и заглянул внутрь. Похоже она готовила что-то значительно менее претенциозное, чем медвежатина. Стол в кухне был залит кровью, как и ее пальцы, и она иногда их облизывала, так же легко, как я мог бы слизать мед или соус. Длинный тонкий зверь. Кролик или заяц. Она вскипятила воду, порубила овощи, довольно грубо, и сейчас, слизнув жидкость, текшую с ее ладоней, проверяла банку с солью «Сакса». В конце концов получилось довольно вкусное, хотя и не слишком привлекательно выглядевшее блюдо. Она подала всю тушу, вместе с головой, только расколола череп, чтобы приготовить мозги. Их она выковыряла ножом и аккуратно разделила на три части. Китон вежливо отказался от своей доли, но на его лице появилось что-то вроде смешной паники.

Гуивеннет ела пальцами, используя свой короткий нож для разделки кролика, оказавшего на удивление мясистым. Поначалу она презрительно забраковала вилки, обозвав их «Р'ваммис», но потом попробовала одну, и нашла ее удобной.

Вечер был холодным, и Гуивеннет подложила в камин маленькое березовое полено.

Гостиная казалась отгороженной от всего мира и уютной. Она сидела, сложив ноги перед каминной решеткой, и глядела на пламя. Китон остался у стола, поглядывая то на фотографии, то на странную девушку. Я сидел на полу, опираясь спиной о кресло и вытянув ноги к Гуивеннет.

Какое-то время спустя она опустилась на локти, легла ко мне на колени и протянув правую руку, нежно коснулась моей щиколотки. Отблески огня играли на ее волосах и коже, заставляя их светиться. Она глубоко задумалась и казалась подавленной.

— Как ты вернешься на свой аэродром? — спросил я Китона. Мой вопрос прервал ее задумчивое настроение; она села и с серьезным лицом поглядела на меня, почти печальными глазами. Китон встал и снял пальто со спинки стула. — Да, уже поздно…

Я смутился. — О, извини, я ни на что не намекал. Ты можешь остаться, в доме полно спален.

Он странно улыбнулся и посмотрел на девушку. — В следующий раз я поймаю тебя на предложении. Но завтра мне надо очень рано вставать.

— Но как ты вернешься?

— Так же, как и приехал. На мотоцикле. Я поставил его в сарае, из-за дождя.

Я проводил его до двери. Прощаясь, он посмотрел на край леса: — Однажды я вернусь. Надеюсь, ты не против… Я должен вернуться.

— В любое время, — сказал я. Спустя несколько минут взревел мотоцикл. Гуивеннет подпрыгнула и недоуменно посмотрела на меня с молчаливым вопросом в глазах. Я улыбнулся и сказал, что это всего-навсего повозка Китона. Спустя еще несколько секунд жужжание мотоцикла исчезло вдали, и Гуивеннет расслабилась.

В тот вечер мы оба ощущали близость друг другу, и это сильно подействовало на меня. Мое сердце билось как сумасшедшее, лицо стало багровым, во мне бродили несдержанные мальчишеские мысли. Одно присутствие девушки, ее красота и сила, видимая печаль, и то, как она спокойно сидела на полу рядом со мной, все вместе погрузило меня в хаос эмоций. Мне так хотелось протянуть к ней руки, схватить за плечи и поцеловать, что пришлось вцепиться в ручки кресла и запретить ногам двигаться по ковру.

Она, конечно, знала о моем замешательстве. Она слегка улыбалась, неопределенно поглядывала на меня, а потом опять глядела на огонь. Чуть позже она откинулась назад и оперлась о мои ноги. Я нерешительно коснулся ее волос, потом более уверенно. Она не сопротивлялась. Я погладил ее лицо, провел пальцами по ершистым завиткам рыжим волос, и решил, что мое сердце сейчас взорвется.

Откровенно говоря, я думал, что этой ночью она будет спать со мной, но ближе к полночи она ускользнула, без слова и взгляда. Огонь погас, в комнате было холодно. Возможно она спала, опираясь на мои ноги, не знаю. Но ноги затекли — несколько часов я не шевелил ими, опасаясь потревожить ее любым другим движение, кроме самых нежных. И вот, внезапно, она встала, надела пояс, взяла оружие и вышла из дома. Я же остался сидеть, и только ранним утром накрылся как одеялом тяжелой скатертью.

На следующий день она вернулась, в полдень. И вела себя робко и холодно, не встречаясь со мной взглядом и не отвечая на мои вопросы. Я занялся хозяйством: дом (то есть уборка) и еще надо было починить заднюю дверь. Не та работа, которую я люблю, но мне не хотелось ходить по пятам за Гуивеннет, которая бродила из комнаты в комнату, погруженная в свои мысли.

— Ты голодна? — позже спросил я ее. Она улыбнулась, отвернулась от окна в моей спальни и посмотрела на меня. — Я голодна, — сказала она четко выговаривая слова, хотя и со смешным акцентом.

— Ты быстро учишь наш язык, — сказал я с преувеличенным энтузиазмом, но это она не поняла.

На этот раз, без моих уговоров, она сама залезла в ванну, и несколько минут плескалась в холодной воде, сжимая в руке кусок мыла Лайфбой и ведя неслышный разговор сама с собой; иногда она хихикала. А потом даже съела холодный салат с ветчиной, который я приготовил.

Но было что-то еще, плохое, чего я не мог понять, имея так мало опыта общения с женщинами. Я чувствовал, что она хорошо понимает меня и нуждается во мне. Но что-то удерживало ее.

Вечером она, странствуя по дому и роясь в шкафах, вытащила из одного из них старую одежду Кристиана. Она тут же сбросила тунику, натянула белую рубашку без воротника, посмеиваясь над собой, и какое-то время стояла, широко раскинув руки. Рубашка была слишком велика для нее и доходила ей до середины бедер; рукава болтались. Я подвернул ей рукава, и она захлопала руками, как птица, счастливо смеясь. Она опять порылась в шкафу и вытащила серые короткие штаны. Мы закололи их так, чтобы они доходили ей до щиколотки, и стянули на талии поясом от халата.