Барбара Прайтлер - Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести

В данном случае смерть была очевидна. Но этот пример показывает, как соблазнительно в случае бесследного исчезновения человека погрузиться в полные надежд фантазии и иллюзии.

Для взрослых те «сказки», которые они рассказывают своим детям и в которые постепенно начинают верить сами, становятся своего рода островками надежды. Для детей же они являются источником большой путаницы – с одной стороны, успокаивающие слова, а с другой – странное поведение взрослых вкупе со все более долгим ожиданием близкого человека. В результате чего дети перестают обсуждать с родственниками собственные страхи.

В некоторых случаях судьба семьи становится настолько запутанной и драматической, что выстроенная с таким трудом защита ребенка рушится. В случае г-на С. он оказывается в состоянии поговорить со своим 8-летним сыном, перед тем как отправиться в больницу:

Г-н С. говорит в нашем – психотерапевта и переводчика – присутствии со своим сыном об исчезновении семьи. Он пытается простыми словами объяснить мальчику, почему семья так пострадала и почему ей срочно нужна помощь. Этот разговор между отцом и сыном происходит перед отправкой отца в больницу. Мальчику, уже пережившему исчезновение двух братьев и сестер на родине, бегство оттуда и разлучение с матерью и остальными братьями и сестрами, теперь предстоит разлука с последним оставшимся близким человеком – его отцом. Хотя это выходит за рамки наших сеансов, мы уделяем большое внимание этому прощанию отца и сына – по крайней мере, на этот раз родные должны знать друг о друге все. Мы предпринимаем все, что можно, чтобы у обоих была информация, кто где находится, и чтобы они могли в любой момент связаться по телефону. Сын провожает отца до кареты скорой помощи и там они прощаются. Затем психотерапевт и переводчик отвозят мальчика в специальное общежитие для детей, находящихся в кризисных ситуациях, и разговаривают там с дежурным педагогом. В это время ребенок может осмотреться, познакомиться с кем-нибудь из живущих здесь детей и таким образом обрести уверенность в неформальной обстановке.

Выжившие члены семьи часто не в состоянии говорить о случившемся. Они не делятся друг с другом своей болью и отчаянием. Уверенность в том, что своим молчанием люди ограждают других от плохого, приводит к тому, что в семейной жизни воцаряется одиночество и изоляция.

Тогда, чтобы люди смогли заговорить о своих эмоциях, становится нужен человек со стороны, профессионал – например, психолог-консультант.

На одном семинаре по супервизии в Шри-Ланке мы работали над случаем отца и его пятилетнего сына.

Мать, бывшая на большом сроке беременности, пропала во время цунами. Отец же сказал сыну, что она уехала в Индию, чтобы там родить ребеночка. Когда даже семь месяцев спустя от матери не поступило никаких известий, мальчик стал сердиться на отца, отношения становились все более тяжелыми, пока отец не обратился за профессиональной помощью к прошедшему обучение консультанту. На семинаре все мы были едины в том, что отец должен сказать мальчику правду. Мы обсудили, как лучше всего это сделать. Был предложен разговор между отцом и сыном в присутствии консультанта и, по возможности, священника.

Обоим – и отцу, и сыну – чтобы справиться со своей потерей, помимо этого разговора, потребуется помощь. Отец будет вынужден расстаться с частичкой надежды и приблизиться к реальности потери жены. Сын должен будет выдержать страшное известие и горе. Его доверие к отцу подорвано, так что потребуется время и помощь, чтобы завоевать его снова. Их общее знание об утрате матери и жены, а также младенца может способствовать совместному процессу скорби и дать шанс, что как отец, так и сын успокоятся и утешат друг друга.

Клиенты, пережившие грубые нарушения прав человека, часто выглядят на публике как пассивные и спокойные. Поскольку вся наша эмпатия на их стороне, мы не хотим замечать никакой агрессии. Но именно в тех случаях, когда люди пережили насилие, будучи не в состоянии адекватно на него отреагировать, а преступники не наказаны, у жертв наблюдается сдерживаемая агрессия. Мишенью для нее часто становятся более слабые члены семьи. Если в дополнение ко всему в качестве самолечения используется, например, алкоголь, то чаще всего это ведет не желанному успокоению, а к приступу агрессии, которая обрушивается на тех, кто оказался рядом. В семьях с тяжелым травматическим опытом домашнее насилие – обычное дело.

Г-жа В., мать-одиночка, благодаря своему консультанту и разговорам с учителями детей научилась держать свою агрессию под контролем. На сеансах психотерапии она заговаривает об ужасе и стыде за свое поведение. Она очень страдает от того, что била своих еще совсем маленьких детей. Между тем теперь она научилась сдерживать себя. Иногда она еще кричит на детей, но быстро останавливается, увидев страх на их лицах.

На психотерапии г-же В. выражается поощрение за то, что ей удалось обуздать свое агрессивное поведение по отношению к детям. У нее есть право испытывать гнев вследствие всех тех травматических событий, что ей пришлось выстрадать. Но, как она правильно признала, не дети являются причиной этого ее гнева, и поэтому нельзя допустить, чтобы они стали мишенью для агрессии. Она получает напутствие и впредь хорошо обращаться с детьми. Чтобы еще больше снизить агрессию, она выбирает дома подушку, которую можно бить, мять и даже бросать на пол, когда гневу необходим выход. Но, как рассказала мне В. на сеансе, с того момента, как появилась подушка, оказалось, что она в ней больше не нуждается.

Для детей особенно опасны попытки самоубийства родителей или высказываемое ими желание покончить с собой. Столкновение детей с такой угрозой является экстремальной формой агрессии по отношению к ним.

Наши клиенты с семьями приглашены к нам на небольшой праздник. Царит хорошее настроение – кажется, и взрослые, и дети радуются. Неожиданно 11-летняя Я., дочка одной из моих клиенток, спрашивает меня, нельзя ли нам поговорить в соседней комнате. Она кажется мне вовсе не радостной, а, скорее, испуганной и смущенной. Из кармана она достает бумажку. Это этикетка от отравы для насекомых. Вчера вечером в ссоре с отцом ее мать угрожала, что выпьет этот яд. После этого девочка спрятала эту отраву, моющие средства и все, что, как ей кажется, представляет опасность. Но она по-прежнему боится. Я обещаю Я. тотчас поговорить с ее матерью и прошу ту пройти к нам в соседнюю комнату. Я вкратце пересказываю все, что мне только что поведала Я., и говорю о том, как она боится. Мать шокирована, но и смущена тем, что я узнала об этом случае. Вместе с тем она испытывает облегчение от того, что психотерапевт теперь сможет поучаствовать в решении проблемы. В присутствии терапевта она обещает своей дочери, что не наложит на себя руки, и не будет больше высказывать таких угроз. Если ей станет плохо, она сразу обсудит это с терапевтом. Я. заверяют в том, что она тоже в любой момент – как только почувствует страх – может позвонить терапевту. Таким образом, ребенок освобождается от бремени ответственности, которое перекладывается на плечи психотерапевта.