Олег Мазурин - Убить отступника

– Атаман Дикий? Вот удача так удача! – обрадовался подъесаул. – Наконец-то я его сыскал. Нынче этот злодей от меня никуда не денется!

– Несомненно, никуда не денется, Фролушка, отомстишь ему с лихвой за все. Спасибо нашему покойному другу Федору. Я пойду на разведку прямо в логово врагов. Ищите меня там. Только поспешите, вдруг мне несладко будет. Возьми эту схему и смотри не потеряй.

– Будет исполнено, Александр Дмитриевич.

– Скачите сию минуту. Выручай, братец. Отечество тебя не забудет.

– До встречи, ваше высокоблагородие! Я возьму Аристарха и Антипа. А еще и Селивана.

– Возьми, возьми. Так надежнее будет. Ну, до встречи, подъесаул! Только вернись с хорошими вестями. Береги себя, Фрол!

– Казак нигде не пропадет, на то он и казак! Вернусь, не сомневайтесь, Александр Дмитриевич!

Казаки ускакали. Голевский зашел к Анне попрощаться.

– Куда вы отправили брата с казаками? Что-то случилось?

– Дело очень важное и не терпит отлагательств. Но одно скажу: все это делается на благо России. И если все благополучно завершится, то твой брат и казаки получат новые чины и награды. Вот так-то…

– Хорошо, я больше не стану спрашивать за Фрола. Вы уезжаете? Может, останетесь? – с надеждой спросила она.

Голевский печально покачал головой.

– Завтра мне поутру в дорогу, Анна. Дорога трудная, опасная. Надобно собраться, поспать немного.

– Мне кажется, что я больше вас никогда не увижу.

– Не выдумывай, голубушка, все это вздор. Судьба покамест ко мне милостива, и у меня имеется очень сильный ангел-хранитель. Мы с тобой, душа Анна, еще встретимся, непременно встретимся.

– Дай бог. Останьтесь хоть на часок. Часок ничего не изменит. Я очень прошу…

– Не изменит. Несомненно…

Голевскому стало жалко казачку. Он лукавил, говоря, что они когда-нибудь снова увидятся. Вряд ли… Зато останутся незабываемые воспоминания. У нее и у него.

Ее сладкие губы потянулись к его губам. Крепкий поцелуй разбудил сильную страсть. Сняв тулуп, Голевский присел на край кровати. Анна затушила свечи…

И вот первое прикосновение его ладони к ее лицу…

Анна вздрогнула. По ее телу прошла сладкая мелкая дрожь. Она расстегнула на нем сюртук, затем рубашку… Сняла. Он раздел ее донага…

Руки сплелись в жаркие объятья, обнаженные разгоряченные тела тесно соприкоснулись, губы слились в один продолжительный и упоительный поцелуй. Наступило для любовников райское блаженство. Казалось, время застыло навечно, так хорошо им было…

Но через час уже он скакал в Белояр: утром встреча с Порфирием! И каким бы ни было сладостным рандеву с прекрасной сибирячкой, и как она ни уговаривала гвардейца остаться с ней, Голевский все равно торопился. Разве он мог забыть о цели! Нет, он никак не мог: совесть не позволяла, а главное, честь. Развязка дела близка. Оставалось сделать только один шаг.

Голевский, хотя и спал всего три часа после ночного путешествия, все же встал вовремя. Встал, быстро собрался и поскакал к мельнице Карпова. Игната капитан оставил дома. Слуга хоть и выздоровел и слезно умолял Голевского взять его с собой, но капитан наотрез отказал ему. Приказал ждать его возращения с охоты.

У мельницы Александра Дмитриевича уже поджидал Порфирий. На пегой крепкой лошади. Вооруженный топором, ружьем и двумя большими ножами. Не медля более, бывшие сокамерники отправились в путь. До деревни Акулиха они добрались без приключений. Там оставили лошадей у одного крестьянина.

…И вот уже Акулиха осталась далеко позади.

Голевский и Порфирий катят по лесу на коротких охотничьих лыжах. За спиной ружья, котомки за плечами, за поясом у каждого – охотничий нож, большущий и очень острый, топорики. Шипит снег под широкими лыжами, искрятся сугробы. Ночью была метель, и ветры настолько уплотнили поверхность снега, что лыжи скользили по насту легко, почти не оставляя следов. Настроение было замечательное.

Добрались до Волчьего оврага.

Голевский остановился, с наслаждением вдыхая хвойный воздух.

– Какая красота здесь, Порфирий! Дивная природа!

– Лепота, господин офицер.

– Чудный лес, чудный воздух! Славно, что я очутился в Сибири. Вот и на тайгу взгляну. В общем, есть о чем рассказать, если вернусь в столицу.

– И я тоже впервой здесь много чего увидел. Нравится мне в Сибири шибко. Свободно, просторно, радостно живется в оных краях. Чудная природа, хорошие люди. Но сей лес еще не тайга, господин хороший, настоящая тайга-то впереди. Вот где действительно чудно и дивно. Сами увидите.

– Верю…

Они проехали еще с версту. Порфирий хотел сказать капитану что-то важное, но все никак не решался. Что-то его тяготило, рвалось наружу, он это сдерживал. Голевский видел муки каторжанина. Такое уже случалось с Порфирием. Как тогда, в Казани. Любопытно, откроется ли его бывший сокамерник? Или нет?

Наконец Порфирий не выдержал и сказал:

– Раз мы сызнова воюем против общего недруга, то я должен покаяться, господин офицер. Вы уж не взыщите с меня строго. Чего уж там, грешен я перед вами.

– Да я вроде не священник, чтобы ты мне, голубчик, каялся.

– Да знамо дело, что не священник. Но все же подмывает признаться.

– Так скажи, голубчик. Облегчи душу.

– Помните, когда вместе в каземате сидели?

– Помню, как же не помнить…

– Так вот тогда я вас должен был… задушить. Во как…

– Что же ты такое говоришь, Порфирий. Неужели это так?

– А то и говорю. Правду говорю. Не брешу нисколечко. Меня вызвал комендант, а там барин один… Он мне денег посулил и обещал свободу. Ежели я вас жизни лишу. Я сперва согласился, а опосля засомневался и попросил дать мне время на размышление. А там передумал.

– Ночью передумал?

– Ага, ночь всю промучился, не спал, но все же не решился на смертоубийство.

– Что же тебя остановило, голубчик?

– Эх, да воевали мы, Александр Дмитриевич, вместе, вместе били французских супостатов. Как же я мог однополчанина убить? Если бы кто другой, взял бы грех на душу. Это точно.

– Благодарю тебя, Порфирий, голубчик мой, от всей души благодарю. Не решился ты на душегубство и правильно сделал… А как выглядел тот барин, что предлагал тебе выгодную сделку?

– Как выглядел, говорите? Да крепкий такой, шустрый. Хоть и в гражданской одеже, но выправка военная.

– А своеобразные черты лица? Что-то приметное в нем?

– Приметного? Пожалуй, приметного было… Да, верно, было, горбоносый он был.

– Горбоносый?

– Выходит, так. Орлиный нос, что и говорить. Схож вам сей барин с кем-то али нет?

– Да, так, напоминает мне одного человека…

Голевский призадумался.

«Опять этот горбоносый! Слуга Буковской, барин, что предлагал Порфирию удушить меня – одно и то же лицо! Кто же вы, месье Преследователь? А комендант, значит, принадлежит к Союзу. Или его купили? Так или иначе, он на стороне заговорщиков. Раз он привел убийцу польки в комендатуру и устроил свидание с Порфирием. Надо занести коменданта в списки подозреваемых лиц, а засим доложить Бенкендорфу».