Владимир Голубев - 1894. Часть 1 (СИ)

Полковник радостно подкручивал свои роскошные, в колечках черные усы, имеющие пикантное название: "дело сделано!". Он, явно, предвкушал позор штабс-капитана.

- Мадам! - попытался остановить поток обвинений Гусев.

- Mademoiselle!!!

- Вы позволите мне маленькое замечание?! Кто этот "герой" никому, кроме меня, не известно. Вам нужно решить: желаете ли вы увидеть своего "красавца", или решительно рассоритесь со мной, - Гусев нахально посмотрел в глаза полковника.

- Генрих Карлович!? - растерялась княжна.

- Полковник не может приказать мне найти "этого мифического офицера". Решайтесь, "прекрасная Фамарь", - ехидно улыбнулся Гусев.

- Я сегодня же хочу видеть ваше прошение об отставке, штабс-капитан!!! - не выдержал полковник.

- За Вами должок, господин полковник! Мне причитается жалование почти за год! Прикажите казначею его выдать, и я тут же напишу прошение.

* * *

- Если ты будешь продолжать принимать "благодарность" княжны, то никогда не выздоровеешь, - Гусеву не нравилась чернявая Фамарь.

- Я человек творческий, моё сердце огромно. Оно открыто и для черноокой княжны, и для голубоглазой Елены, - улыбался довольно, совсем по-дурацки, Бузов.

- Я сегодня уеду в станицу Рябого. Войсковой старшина пригласил меня обучать молодежь. Казаки пытаются отдать мне долг, думаю. Хотя..., через "того" Гусева прошла не одна сотня казаков. Война с турками, как и любая другая...

- Вовка! Хватит философствовать! Знай, дурашка, мы ждем тебя в Питере! Там такие дела!!! А тут..., провинция.

Глава 8.

Законность по-американски.

Николай проснулся затемно от скрипа дверного засова. В зыбком свете керосиновой лампы Ершов с трудом рассмотрел силуэт негритянки. Она была полностью одета, и старалась двигаться бесшумно.

"Умница, не хочет меня разбудить", - с нежностью подумал Николай. Он собрался вздремнуть еще пару часиков, но встал на минутку, чтобы найти ночную вазу. Перед тем, как снова улечься в кровать Николай на автопилоте сделал шаг к двери и задвинул засов.

"Продюсер-сутенер", которого привела Зузу, недовольно потолкал дверь, и зло ткнул певичку в живот короткой дубинкой. Она была залита свинцом и обшита кожей. "Продюсер" крайне редко прибегал к насилию, Зузу легко обирала богатых, пьяненьких, одиноких любителей сладкого черного тела. То ли Ершов имел здоровую печень, быстро выводящую алкоголь из организма; то ли Николай слишком рано утащил певичку в свою комнату; то ли шесть часов безумного секса переработали весь спирт в энергию. Но "Белоснежка" показался Зузу абсолютно трезвым, и она не рискнула рыться в его вещах, а тем более снимать с его руки явно дорогие часы. Единственное, что она смогла "унести", был золотой самородок. Он выпал из кармана "Белоснежки", когда тот, раздеваясь, в спешке бросал свою одежду, где попало.

Ершов сладко спал, не подозревая о грозивших ему неприятностях. Сегодня они миновали его. Одно было плохо: у "продюсера" были обширные знакомства на побережье, и его переполняла злость от неудачи.

* * *

Подозрительный на вид латинос, передавший боцману пакет, перед самым отходом, насторожил Ершова. Во время разговора боцман пару раз пристально посмотрел в сторону Николая, как бы оценивая его, и отрицательно помотал головой. Латинос явно настаивал, и ничего не добившись, накарябал записку. Груз золота заставил Ершова подозревать всех, он превратился в маньяка. Николай внешне неторопливо спустился в люк, и стремглав понесся к каюте, где жили русские.

- Прокоп Лукич! "Двум Иванам" нужно остаться в городе. Есть работа, - Ершов потащил своего компаньона в угол, где обосновались особо надежные русские "охранники".

- Одевайтесь! Быстро-быстро, - поторопил Двух Иванов Прокоп Лукич.

- Возьмите деньги, - Николай выгреб из кармана почти две сотни долларов, - вещи не берите, руки должны быть свободны. Догоните одного "сутенера"...

- По-русски объясняй, - попросил Прокоп Лукич.

- Я его покажу. Оттащите за склады и узнаете: кто такой, чей он человек, что отдал боцману, кому предназначена записка, откуда узнал про нас. Не успеете вернуться, догоните нас на пароходе, он скоро отходит. Там остались только места люкс, но у вас денег хватит, - Ершов потащил Двух Иванов наверх.

- Этот хлюпик? - удивился старший из охранников, выглянув на секунду из-за палубной постройки.

- Николаич! Может мне остаться с ними? - Прокоп Ильич посмотрел на хищную, блатную походку сутенера и заволновался.

- Нет! Ты сам мне говорил: "робята тертые, "городские"", - процитировал Ершов.

- Так-то оно так, но душегубствовать им не приходилось. Покалечили в драке фабричных, вот и вернулись домой.

- А кто говорил убивать? Когда "разговорите" человечка, свяжите, чтобы до отхода парохода не развязался. Пошли-пошли! Уходит! - прогнал Ершов Двух Иванов.

* * *

Каботажник, следующий в Сиэтл, и принявший русских на свой борт, казался Ершову крайне ненадежным. Штормило, и Николай обнаружил у себя признаки морской болезни, которой никогда ранее не страдал. Прокоп Лукич со своей компанией держался отдельно, как и было оговорено. Николай, на всякий случай, изображал типичного янки, владеющего только родным языком.

Путешествие продлилось целую неделю и вымотало "морского волка" полностью. Последние два дня Николай уже не в силах был заставить себя разминаться, что приравнивалось к болезни. Даже жесткие похмелья после продолжительных встреч с друзьями на родине не могли сбить Ершова с привычного режима. А тут...

"Еще день-другой, и я лягу спать с нечищеными зубами", - ворчал на себя Николай.

В последнюю ночь к нему в дверь постучал условным стуком Прокоп Лукич.

- Заходи, - Ершов быстро открыл дверь, стоя сбоку от дверного проема, и убрал револьвер, - Что-то случилось?

Прокоп Лукич проскользнул в комнату, смущенно поглядев на револьвер. Он помялся, и нерешительно сел на скамейку, предложенную хозяином.

- Нет, ничего, вроде, не случилось. На душе тревожно. Я о том разговоре, на охоте..., хороши были пельмени из медвежатины, - издалека подошел к беседе Прокоп Лукич.

Ершова передернуло. Он побледнел.

- Не надо о еде. Отравился я, видимо, чем-то перед отъездом.

- Я тут обмозговал, значит. В компании надежнее будет, думаю. Завсегда так. Ты, Николаич, не прост, весь из ума сшит, - ходил вокруг да около Прокоп Лукич.

- Разговор тот помню. Ты о планах моих спрашивал, подробно так всё выпытывал. Но я тебе ничего не предлагал, по-моему?

- У меня, Николаич, чутьё на людей. Ты думаешь, почему меня обчество решило послать? Стоит мне оступиться - всё село по миру пойдет!

- А то я не знаю! Такой груз ответственности! - Ершов подхалимски закивал головой.

- Я, Николай Николаич, хочу с тобой в долю. Прими наши денежки для своей мастерской, и робят моих пристрой к делу. Ты хозяин справедливый и удачливый, - решительно отрубил Прокоп Лукич.