Мишель Смарт - Бывшая любовница

Игривое выражение его лица сменилось на мягкое и заботливое.

– Я приготовлю горячий шоколад.

Она не сразу поняла, что он предлагает… сделать это для нее.

– Спасибо.

Пепе стал открывать дверцы шкафов и выдвигать все ящики подряд.

Кара подавила смешок и, подпрыгнув, уселась на кухонный стол:

– Ты не лучше меня знаешь, что где находится в собственной кухне.

– Признан виновным, – снова шутливо ответил он, опустился на колени и заглянул на нижние полки буфета, предоставив Каре любоваться его мускулистым задом, обтянутым джинсами. – Я держу экономку, поэтому не должен ничего этого знать. Когда я дома один, то заказываю обеды на дом.

А Кара подумала о тесной, похожей на камбуз кухоньке, на которой задевали друг дружку локтями она и еще три женщины. Их кухня вся поместилась бы в холодильнике у Пепе.

Пепе поднялся с колен, держа в руке кастрюльку для молока.

– Конечно, быстрее согреть молоко в микроволновке, но мама говорит, что так готовить горячий шоколад – кощунство.

– Я-то думала, что у вас в доме была целая армия слуг.

– Да, – согласился он. – Но готовить нам на ночь горячий шоколад наша мама никому не доверяла. Она обычно усаживала нас с Лукой на кухонный стол – вот как ты сейчас сидишь – и варила шоколад.

– Здорово, – позавидовала Кара. Вечера в доме Делейни проходили по-другому: мать обычно с раздражением вопрошала, где носит отца.

Пепе склонил голову набок:

– Да, это было здорово.

Он добавил дорогой какао-порошок в подогретое молоко. А до этого всыпал туда ложку сахарного песка и тщательно перемешал.

Думая сейчас о своем детстве, он понимал, что оно было безоблачным. То, что он второй после Луки, его не тревожило до подросткового возраста. Теперь, оглядываясь назад, ему казалось, что с самого начала родители многого от него и не ждали – он рос озорником, – в отличие от того, чего они ждали от серьезного, послушного Луки. Брата воспитывали как наследника семейного бизнеса. Его готовили к этому со дня рождения.

Пепе снял кастрюльку с плиты за секунду до того, как содержимое поднялось шапкой, и разлил шоколад по двум кружкам. Когда он повернулся к Каре, передавая ей кружку, то грудь у него сдавило.

Ее короткие ноги свесились с края стола и не доставали до пола. Она покусывала нижнюю губу и, кажется, не замечала, что верх кимоно у нее немного распахнулся, и он мог видеть дразнящую ложбинку на груди. В тот первый раз, когда он приник губами к ее восхитительной груди, то думал, что умирает и возносится на небеса.

За месяцы после той сказочной ночи он старался подавить в себе ощущение этого чуда. Но чудо не исчезло – оно затаилось где-то на задворках памяти, насмехаясь и дразня. Часто это ощущение заставало его врасплох: то ее облик возникал перед глазами, то он неожиданно улавливал знакомый запах. А результат всегда был один и тот же – приступ желания, которое простреливало его насквозь, ударяло в пах и стягивало грудь. То же самое он испытывает сейчас. И это желание превратилось в почти постоянную боль с того момента, когда он стоял рядом с Карой у алтаря при крещении Лили.

Будь обстоятельства иными, та одна ночь не стала бы последней. Он, несомненно, вернулся бы. Черт, да он мог бы даже привезти ее сюда, в Париж, как он ей намекал, но не для того, чтобы показать свою художественную коллекцию. Нет, он привез бы ее сюда, чтобы наслаждаться ее роскошным телом и предаваться этому занятию многократно до тех пор, пока не познал бы ее до конца.

Она протянула руку за кружкой, и кимоно натянулось у нее на груди. Его жадный взгляд тут же переместился туда, а от прилива желания джинсы впились в пах.

Подол кимоно едва закрывал ей колени.

У нее надето что-нибудь под кимоно?

Плохо соображая, Пепе приблизился к ней. Еще шаг – и он сможет развести ее кремовые бедра и просунуть между ними руку…

– Что ты делаешь? – Голос Кары прозвучал глухо и еле слышно.

Пепе стоит так близко… Он высосал весь воздух у нее из легких. Сердце застучало так громко, что звук отдавался в ребрах.

– Я спросила, что ты делаешь? – с трудом повторила она.

Большая теплая рука накрыла ее руку, забрала у нее кружку и поставила подальше на стол.

А потом он заключил в ладони ее щеки и заставил посмотреть прямо ему в глаза.

– Я собираюсь тебя поцеловать.

– Нет! – Это прозвучало скорее как просьба, а не как отказ. Она хотела было отвести лицо, но он крепко… и нежно держал ее.

– Да. – Он провел большим пальцем по ее нижней губе. – Да, cucciola mia . Я собираюсь тебя поцеловать.

Она не хочет отвечать. О господи, она не хочет ему отвечать!

Но когда его губы скользнули по ее губам и задержались, прежде чем заставить ее губы раскрыться, и когда его язык оказался у нее во рту, единственное слово, которое стучало у нее в мозгу, было слово «да». Да, да, да.

Единственный ответ, подсказанный ей собственным телом, был «да».

Ладони, которые никак не удавалось сжать в кулаки, впились в его бицепсы, в гладкую кожу.

И все же она не сдавалась и отчаянно сопротивлялась растущему приливу желания, которое пульсировало в жилах и… в самых интимных местах.

Но больше всего она сопротивлялась тому, что творилось у нее в голове. Эту битву она не выиграет…

Руки Пепе обхватили ей грудь.

Ощущение было… таким приятным. Восхитительным. Его прикосновение… Но мешает шелк кимоно.

Пепе, вероятно, прочел ее мысли, потому что просунул руку под тонкую ткань, и вся его ладонь оказалась поверх ее голой груди. Какое облегчение! Он наконец-то коснулся ее. Она выдохнула прямо в его горячий рот.

И вот она уже целует его в ответ, губы сами собой скользят по его губам, язык вьется вокруг его языка, все тело ожило.

Он распахнул полы кимоно, обхватил ее за талию и прижал к себе обнажившееся тело. Ее мягкая грудь была прижата к нему, рот раскрылся под его поцелуем. Другой рукой он провел по ее спине, потом – наверх к затылку, потом запустил пальцы ей в волосы и осторожно потянул пряди. Он взял ее руку, положил на ширинку джинсов и плотно прижал. Даже сквозь ткань она ощутила, как набух и напрягся его член, ощутила исходящее тепло.

Тепло Пепе… Ее изголодавшееся тело упивалось этим теплом.

Потому что ей не хватает Пепе.

Он вернул ее к жизни, открыл вкус к тому, чего она не знала раньше, а потом… потом он ее покинул. Оставил одну. Беременную.

– Видишь, cucciola mia , – произнес он, оторвавшись от ее губ и теперь покрывая поцелуями щеку и шею. – Видишь, как сильно я тебя хочу. Я могу взорваться, если не вкушу тебя.

Его слова, звук его голоса… Все это взывало к ее предательскому телу, но какая-то – очень маленькая – часть разума вывела Кару из эротического оцепенения, куда он ее завлек.