Мишель Смарт - Бывшая любовница

Она зажмурилась, чтобы отогнать эту мысль.

Неужели она поступает так же, как ее мать?

Пепе открыл глаза и уставился на нее.

– Ты остановилась, – пробормотал он сонным голосом.

Все мысли исчезли, когда он притянул ее к себе и поцеловал.

Она тоже его поцеловала и позволила ему направить ее руку к густой поросли у него в паху. Неуверенными пальцами она погладила его член. Кару бросило в жар, когда она ощутила, какой он гладкий, тяжелый и как пульсирует. Она потерла большим пальцем по кончику и почувствовала капельку влаги. По телу Пепе пробежала дрожь. Он хочет ее. Сию минуту.

А что потом?

Зимнее солнце пробивалось ярким светом через неплотно задернутые шторы. Луч попал прямо Каре в глаза, и она проснулась. Повернув голову, она не увидела Пепе.

Кара вылезла из постели, протопала к окну и раздвинула шторы.

В комнате пахло чем-то знакомым. Этот запах… Такой же, что и четыре года назад. Секс. Пахло их сексом.

Ей необходим воздух. Много свежего воздуха.

Надев кимоно, Кара отперла стеклянную дверь на балкончик, выходивший на большой парк.

Она стояла на холоде и глубоко дышала. Вдруг это поможет ей заглушить стыд?

Но не помогло.

После всего того, что она пережила, и всех тех обещаний, которые она давала своему еще не родившемуся ребенку, она оказалась не лучше собственной матери.

Каждый раз, когда всплывала новая связь отца, – что происходило регулярно, – мать клялась, что уйдет. И каждый раз она передумывала, нисколько не беспокоясь о таких вещах, как самоуважение. И уж точно ей было все равно, как это отражается на ее единственном ребенке.

Ее мать вела себя как наркоманка. Муж – это ее наркотическая доза.

А если она, Кара, не сделает что-то прямо сейчас, то превратится в наркоманку, такую же, как ее мать.

У себя за спиной она услышала шорох и обернулась.

На балкон вышел Пепе. Босой, на нем были лишь потертые джинсы. Он держал в руках две дымящиеся кружки.

– Доброе утро, cucciola mia , – с ленивой улыбкой произнес он, протягивая ей кружку. Свою он поставил на маленький столик и встал позади нее. Обняв за талию, он уткнулся носом ей в шею.

– Пожалуйста, не надо, – пробормотала она. – Одного несчастного случая с кипятком хватит на всю жизнь кому угодно.

Он засмеялся:

– Тогда пей скорее и вернемся в спальню.

Кара сделала глубокий вдох, собираясь с силами, чтобы сказать ему, что она не желает возвращаться в постель с ним. Но… она очень хотела этого, – вот в чем беда.

Прежде чем она успела что-то сказать, он поцеловал ее и сказал вполне серьезно:

– Я должен перед тобой извиниться – я совсем забыл, что ты стесняешься незнакомых людей. Мне не следовало оставлять тебя одну прошлым вечером, не убедившись, что ты освоилась.

Кара непонимающе на него смотрела. Извинение. Вот чего она совершенно не ожидала от Пепе, так это извинения.

Она сделала глоток чаю, глядя на людей в парке: кто-то прогуливал собаку, кто-то шел с утренней газетой в руке. Жизнь шла своим чередом независимо от ее личных переживаний.

– Я также должен был предупредить тебя, что там будет кое-кто из моих прежних любовниц, но, честно говоря, я об этом не подумал, – продолжал Пепе. – Это никогда никого не волновало. Но я не учел, что ты совсем другого плана женщина.

Его бывшие любовницы… Кару пронзило насквозь. Она заставила себя дышать ровно и смотреть вперед на парк – там молодая пара собиралась покататься на велосипедах, а в специальном креслице, прилаженном к велосипеду отца, восседал годовалый малыш.

Пепе никогда не станет обычным отцом – он слишком любит собственную свободу.

А она, Кара, совсем другая.

Пепе прав – она никогда не станет похожей на тех женщин. Шрамы, полученные в детстве, оказались слишком глубокими. Она никогда не сможет делить с кем-то своего мужчину. От одной только мысли, что Пепе будет расточать интимные ласки на другую женщину, кожа у нее покрылась холодным потом, а к горлу подступила тошнота.

Она его любит?

Нет, конечно нет. Пепе способен довести ее до экстаза, но это не означает, что она по-настоящему в него влюбилась.

А если влюбилась?

– Мне нужно уехать, – выдавила она.

Какими бы ни были ее чувства к нему и что бы они ни значили, ничего из этого не выйдет.

Пепе застыл, бросил на нее взгляд, сел за столик и стал пить кофе. Когда же снова подошел к перилам, то встал не рядом, а в шаге от нее.

– Я хочу воззвать к твоей порядочности, чтобы ты поступил справедливо – дал мне денег сейчас, чтобы я смогла вернуться в Дублин и найти дом, где буду растить нашего ребенка.

– А если я этого не сделаю?

– Тогда у меня нет другого выхода, как остаться. Я собиралась уехать прошлым вечером, но я была настолько… – она чуть не произнесла «раздавлена», – расстроена, что ничего не соображала. Подозреваю, что это гормоны разыгрались.

Гормоны тут ни при чем – дело в ревности. Ревность довела ее до белого каления, но она ни за что на свете не признается в этом.

Кара сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить:

– Даже если я смогла бы уехать вчера, я, вероятно, вернулась бы, как побитая собака, – я без гроша в кармане. Мой обратный билет с Сицилии здесь недействителен, поэтому я не могу вернуться домой, пока моя зарплата из аукционного дома не будет переведена на мой счет. Но, Пепе, я не могу здесь оставаться, особенно сейчас.

Пепе только сию минуту почувствовал, что воздух холодный. Он уставился на молодую пару, которая каталась на велосипедах в парке. Потом родители слезли с велосипедов, прислонили их к большому дереву, и отец вытащил ребенка из креслица.

Когда-то он представлял себе, как у них с Луизой будет семья, надеялся, что мечты осуществятся.

– Почему ты так решительно настроена уйти от меня? – с горечью спросил он. – Разве я недостаточно удовлетворил тебя прошлой ночью?

– Нет, это было замечательно, – тоскливо ответила она.

– Тогда в чем дело? Почему не жить в моем доме и не спать в моей постели?

– Потому что мы оба знаем, что это не навсегда. Велики шансы, что ты будешь спать с кем-то еще задолго до рождения нашего ребенка.

Это его озадачило. Озадачило то, что в его постели может оказаться кто-то другой, а не Кара. И в этом состоянии он пребывал с тех пор, как покинул Дублин.

До того момента, как они с Карой вчера разрядили то страстное желание, которое их сжигало, его не оставляло болезненное ощущение, что сексуальное удовлетворение больше ему недоступно.

– А как же ты? – отрывисто произнес он. В груди заныло. Это что, страх? – Как я узнаю, что ты должным образом заботишься о себе, что правильно себя ведешь и делаешь все необходимое для ребенка, которого носишь?

Она заговорила, но не сразу, и голос у нее был намного мягче, чем он мог ожидать: