Василий Звягинцев - Вихри Валгаллы

Девушки нарядились в восхитительно шелестящие, блестящие и переливающиеся одежды, на вершок вперед парижской моды, в огромные кокетливые шляпки, только туфли и чулки на всех были современные (в смысле — из восьмидесятых годов, поскольку здешняя продукция казалась им ужасно неизящной и грубой).

Прямо к трапу подкатили лучшие в Константинополе наемные ландо, мы расселись в них попарно (впервые, кстати, демографическая проблема в нашей компании благополучно разрешилась. Каждый мужик имел наконец персональную подругу). Причем, что тоже интересно, пары получились идеально совместимые. И по характеру, и по внешности. Про нас троих я не говорю, тут давно все ясно, а вот у Сашки с Алексеем сложности затянулись почти на год. Сначала Шульгин пытался подружиться с Сильвией, однако что-то у них не сложилось. Даже я не понял, отчего. Наверное, так и не смогли простить друг другу взаимных унижений. Хотя в истории сколько угодно примеров, когда полонянка становилась верной любящей женой. Но здесь не тот исходный материал. Или дело совсем в другом — категорическая неконгруэнтность психоматриц? Он ведь тоже у нас кандидат в Держатели Мира, а аггрианке это поперек души… Зато уж Анна Сашке в самый раз. Как раз тот тип девчонки, что не попалась ему лет этак пятнадцать назад… И свадьбу мы им учиним грандиозную. Нет, взял бы я тогда и сказал ему, что свадебными генералами у него будут Врангель с Колчаком! Друг-то он друг, но ведь и психиатр к тому же. И чем бы он меня лечил — сразу сульфазином или по-свойски ограничился бы электрошоками?

Леди Спенсер с Берестиным нашла общий язык. Более того, мне показалось, что она всеми силами старается избавиться от имиджа суровой, самостоятельной, надменной женщины и всячески демонстрирует ласковую покорность достигшему вершин славы полководцу.

И мы поехали. Совершенно в стиле Северянина: «Я в комфортабельной карете, на эллипсических рессорах, люблю заехать в златополдень на чашку чая в женоклуб…»

Ну, не в женоклуб, совсем в другое заведение, а остальное так и было — плавно покачивается ландо именно на таких, как сказано, рессорах, бархатное сиденье просторно и упруго, Ирина, сидящая рядом, наконец-то совершенно спокойна, очаровательна и женственна, как никогда. Глядя в ее сияющие из-под вуали фиалковые глаза, и представить невозможно, что эта хрупкая лилия совсем недавно бегала по стальным трапам от киля до боевых марсов броненосцев, круто руководила полусотней и больше грубых мужиков, а если и не употребляла соответствующей лексики, так вполне заменяла конкретные слова подходящими по смыслу интонациями.

Она положила мне на руку легкую ладонь, словно невзначай придвинулась поближе, прижалась на мгновение бедром и грудью. Такие мимолетные, незаметные со стороны, но всегда меня жутко возбуждавшие прикосновения она практиковала еще в молодости, когда мы с ней только-только познакомились и ничего еще фривольнее обыкновенных поцелуев между нами не было. Я даже подумал тогда, что эта девочка только прикидывается неопытной скромняшкой, а на самом деле весьма сексуальна и изощренна и провоцирует меня, чтобы потом сразу же потащить под венец.

С некоторыми знакомыми ребятами такие штуки барышни проделывали, тогда достаточно было «обманутой» обратиться в деканат или партком, чтобы безнадежно испортить человеку биографию. Правда, я вовремя сообразил, что уж такой немыслимой красавице, как она, подобные ухищрения ни к чему, и без них стоило ей лишь намекнуть, и самые завидные женихи Москвы (хотя бы и уже женатые) униженно припали бы к ее ногам. Как оно потом и получилось, после моего отъезда в Никарагуа. Секретарь Союза писателей, трижды лауреат, количество сберкнижек у которого едва ли не превышало суммарные тиражи его романов, наплевав на выговор с занесением, бросил ради нее свою жену и года три влачил жалкую участь подкаблучника и «крыши» для ее шпионской деятельности…

А вот сейчас прикосновение едва прикрытой тонким муслином тугой груди и сильного бедра оставило меня равнодушным. Недобрый знак.

— Надеюсь, это все? Историческая миссия завершена? И мы наконец попробуем пожить, как люди? — В ее голосе звучали и страх, и надежда. А взгляд был такой, каким смотрит любящая жена на мужа-алкоголика, не пьющего вторую неделю.

Я постарался ей кивнуть как можно убедительней. А ведь и вправду, вдруг Высшие силы оставят нас теперь в покое?

Ресторан Воронцов выбрал действительно прелестный. Километрах в трех от городской черты, в развалинах обширной виллы византийского вельможи, времен не иначе самого Константина Багрянородного.

Руины мощных, более пристойных средневековому замку стен, крытая дубовая веранда, вознесенная над древним фундаментом и оплетенная лианами, несмотря на май, буйноцветущими. Внизу, насколько видит глаз, бирюзовая, вся в солнечных блестках гладь Мраморного моря. На рейде — боевые корабли и коммерческие пароходы, украшенные флагами расцвечивания.

И тянет меж столбами и колоннами, раскачивая занавески, шелестя глянцевой, словно бы лакированной листвой экзотических растений, обещанный Дмитрием прохладный бриз.

С заднего двора доносится блеяние ждущих заклания барашков, накидывает чадом древесного угля и волнующими запахами готовящихся блюд малоазиатской кухни. Над очагом покачивается на цепях закопченный котел, в котором булькает и шкворчит не то пилав, не то гуляш.

Отчего же мне так грустно сейчас? Причем, похоже, только мне одному. Остальные беззаботно-веселы, оживленны, атмосфера общей приподнятости царит на веранде, словно на студенческой новогодней вечеринке, когда стол уже накрыт, но не все гости собрались, девушки толпятся перед зеркалом в прихожей, нанося последние штрихи тушью и помадой на свои и без того очаровательные мордашки, взбивают щетками начесы, пересмеиваются в соседней комнате, стягивают сапоги и толстые гамаши, расправляют смявшиеся под пальто и шубами пышные колокола юбок, переобувшись, цокают по паркету стальными набойками шпилек… А парни в дальнем углу торопливо разливают по первой, предварительной…

И тут у меня перед глазами будто опустился экран из толстого поляризованного стекла. Голоса друзей доносятся глухо, и яркие краски женских нарядов стали уныло серыми. А сердце осторожно, но жестоко сжимает мягкая когтистая лапа.

Вот так, возможно, умирают от инфаркта. Или… Или снова выхватит сейчас меня из жизни бесчеловечный чуждый разум. Возможно, навсегда. И именно сейчас, в минуты торжества и как бы даже счастья! Остановись, остановись, мгновенье, я ведь не хочу, я человек и не желаю быть никем другим, мне наплевать на ваши галактические игры! Мы ведь договорились… Я сам по себе, вы сами по себе, я в ваши игры больше не игрок, оставьте меня в покое или…