Валерий Самохин - Мой милый жандарм

– Вы не являетесь экспертом по финансовой части, – неуверенно возразил товарищ прокурора.

Девица вздохнула.

– Смею вас огорчить, я не только им являюсь, и даже знаю такие страшные слова, как дебет, кредит, бухучет и финансовый аудит… И еще много других, о которых вы даже не слышали, господин государственный обвинитель… – кивнув на дрожащего, словно осиновый лист питейщика, она устало опустилась на скамью и перевела на суд измученный взор: – Как я понимаю, достопочтенная коллегия, допрос господина околоточного надзирателя нам уже не понадобится?

Когда суд огласил вердикт, я особо не удивилась. Весь процесс я чувствовала на себе буравящий взгляд одного из членов коллегии. Вывод напрашивался сам собой: в деле у него имеется личный интерес. Илья Тимофеевич выглядел до крайней степени смущенным, изредка бросая на меня виноватые взгляды. Наплевать, победа все равно осталась за мной. Околоточный надзиратель отозвал свое заявление и дело прекращено за примирением сторон.

Правда, моего согласия никто не спрашивал, но так тому и быть. Бросаться с голой шашкой на весь репрессивный аппарат империи особого желания я не испытывала. Да и обвинение в бродяжничестве забылось как-то само собой. И Фрол Семенович, как вдруг выяснилось, в тот день был не на службе, значит, побои я наносила частному лицу. А это уже совершенно другая статья "Уложения о наказаниях уголовных и исправительных". Частным лицам закон не возбраняет завершать конфликты миром. От государственного обвинителя протеста не последовало.

Публика разочарованно гудела – она жаждала крови. А вот это вы зря, господа хорошие. Система своих не сдает ни в одной из эпох. Кареглазый жандарм слушал вердикт зло сощурившись и кусая губы. После чего сухо со мной попрощался, коротко откланявшись, и стремительным шагом покинул зал судебных заседаний. Я осталась одна-одинешенька. Растерянная, жалкая, усталая. Внезапно накатила волна отчаяния. Хотелось спрятаться от назойливых репортеров, скинуть с себя арестантский халат и грубые ботинки, забраться в горячую ванну с пушистой шапкой мыльной пены.

– Вам, барышня, в острог надо бы вернуться, – неслышно подкравшись со спины, прогундосил своей сарделькой судебный пристав.

Сердце ухнуло в кандалы, лишь по недоразумению именуемые обувью.

– Это еще зачем? – дрогнувшим голосом уточнила я.

– Вещички свои забрать, что до ареста на вас имелись.

Хобот-сарделька красноречиво шевельнулся в сторону моего каторжного одеяния.

– Негоже моей защитнице в обносках щеголять, – прогромыхал над ухом знакомый бас. – Вы, Анна Васильевна, не сомневайтесь – обустроим все в лучшем виде. Мой давешний знакомец модный салон держит, вот к нему отсель и направимся.

– В этом? – изумленно пискнула я, показывая на халат.

Купец пренебрежительно отмахнулся.

– Коляска моя у входа стоит. Верх поднимем, и ни одна живая душа вас не увидит… И ни слова о деньгах, сочту за великую обиду.

Он решительно взял меня за локоть и, не вслушиваясь в мои робкие возражения, потащил к выходу, озабоченно бормоча на ходу:

– Бумаги ваши секретарь выправит еще не скоро, я эту братию ленивую знаю не понаслышке – пока не подмажешь, шага лишнего не ступят… Пошлю к ним Николашу, племяша своего, он паренек расторопный, вмиг все организует… – неожиданно остановившись, он с силой хлопнул себя по лбу. Загудело, что медный колокол. – Вот ведь голова моя еловая! Вам же совершенно некуда податься… Анна Васильевна, голубушка, со всеми церемониями приглашаю вас погостить у меня. Спешу уведомить, что отказ не восприемлю категорически.

Сроки приглашения он не уточнил, но я безропотно подчинилась. А что мне еще оставалось делать? Бродяжничать по улицам Москвы? Уже сидя в мягко покачивающейся коляске, я из-за широкой спины кучера разглядывала дореволюционный пейзаж, изредка бросая любопытствующие взгляды на своего благодетеля. Купец Севастьянов мужчиной был представительным, даже с излишком. Если медведя обрядить в костюм-тройку, да немножко причесать, вылитый Петр Трофимович и получится.

– К самому крыльцу подвези! – строго приказал он кучеру, ободряюще подмигнув мне.

Я вытянула шею, пытаясь разглядеть пункт прибытия. Сквозь прозрачное стекло роскошной витрины на меня безучастно взирали деревянные манекены в умопомрачительных нарядах. Не удержавшись, я взвизгнула от восторга. Ну берегись, Петр Трофимович! Твой пухлый кошелек в страшной опасности! В предвкушении, с гулко бьющимся сердцем я ступила следом за купцом в полумрак великолепия модного салона.

Услужливый приказчик, бросив на меня безумный взор, судорожно икнул, стремглав кинулся по витой лестнице, ведущей наверх, и спустя минуту вернулся в сопровождении элегантного, сухощавого господина в строгом фраке. При виде меня хозяин салона деликатно кашлянул, выдав свои чувства лишь легким движением брови.

– Племянница Серафимы Павловны, погостить прибыла из провинции, красотами нашими полюбоваться, – слегка смущенным голосом поведал мой благодетель, закончив обряд обнимания со своим старым товарищем. – Ты уж приодень ее со всей возможностью, чтоб соответствовала…

Серафима Павловна, надо полагать, дражайшая половина моего благодетеля, – догадалась я после недолгих раздумий. А вот чему я должна соответствовать… возбужденный мозг наотрез отказал в подсказке. Бережно увлекаемая за локоть элегантным господином, я проследовала обширный холл с выходом на мужскую половину салона и была торжественно передана на руки столь же элегантной барышне с холеным, надменным лицом. Окинув меня быстрым взглядом, она брезгливо поджала губы.

– Мадмуазель Софи, лучшая модистка первопрестольной, – спеша развеять возникшую неловкость, представил ее хозяин салона. – Можете смело положиться на ее вкус – среди наших клиенток есть и весьма знатные особы.

Задрав для пущей важности указательный палец, он бесшумно удалился, оставив меня на съедение высокомерной модистке.

– Начнем с нижнего белья? – сухо осведомилась Софи.

Жадно оглядев вешала с роскошными нарядами (до завтра точно не успею все перемерить!), я покладисто кивнула и, после небольшой паузы, робко поинтересовалась:

– А что сейчас в моде?

– Извольте, – Софи протянула мне розовую комбинацию, утопающую в кружевах. – Неделю как из Парижа, последняя пара осталась… – лукаво улыбнувшись, отчего маску высокомерия неожиданно сменило милое личико обычной девушки, она доверительным шепотом произнесла: – Для кузины берегла, но родственнице Петра Трофимовича у нас особый почет.

М-да, последний писк моды столетней давности меня особо не вдохновил. Представив себя в розовом творении французских кутюрье, я прыснула от смеха. Нет уж, пусть поросята это носят, а меня – увольте.