Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том первый

– Принес, – много ровнее произнес давалец и с тревогой не только в очах, но и колыхнувшихся чертах лица обозрел сначала Бахаря, а после и весь трактир, в котором право молвить по прежнему было спокойно. – По первому ты мне расскажешь об обряде прозорливости, а потом мы поднимемся в мою комнату и я отдам векши.

– Нет, – прошептал Бахарь, резко подавшись вперед и почитай улегшись грудью на столешницу, понеже днесь уже не держала и спина, да тягостно затряс головой, будто его сердито принялись кусать мошки. – Мы так не договаривались. Уговор был такой, я рассказываю, а ты сразу отдаешь векши… Сразу! У меня уже все готово к отъезду, карета нанята, супруга и дети собраны. Лишь я получу векши, немедля мы покинем Лесные Поляны.

Бахарь не лгал. Чтобы не вспугнуть заказчика, синдик и впрямь повелел все обставить так, словно семья знахаря собиралась бежать. Браниполк очень тревожился, что заказчик, следя за Бахарем, мог видеть, как его силой увезли в детинец старшего жреца. Потому теперь все обставил таким побытом, чтобы иметь вероятность успокоить давальца. Впрочем, по-видимому, давалец не следил за знахарем и не знал о произошедшем вчера поутру его аресте. Наверно, он и вовсе за ним не наблюдал, страшась в первую очередь за собственную жизнь, а может был просто уверен в удачном своем выборе.

– Не получится тебе ноне укатить, – усмехаясь, протянул заказчик и огладил свою короткую бороду и усы, еще один признак, что он воин, никогда не принадлежащей к жреческой касте. – Вчера все выезды из Лесных Полян закрыли из-за вспыхнувшей в Наволоцкой волости степной лихорадки… И ты знаешь по законам на неделю. Так, что поколь уехать не удастся, да и не стоит паниковать. Как я понимаю, раз ты тут, Бахарь, никто не знает, что тобою проведен обряд над чадом… Значит не очень-то чадо и божественное, – да гулко хрюкнул, по всему так выражая смех.

– Мне все равно… знают… нет ли. Или ты исполняешь уговор или я ухожу, – повышая голос, сказал Бахарь и попытался встать.

– Сиди, – властно протянул давалец и сызнова огляделся, проверяя не привлекла ли чье внимание дерганность знахаря. – Сиди и не уходи. Я схожу в комнату за векшами и приду. Если ты дернешься, поколь меня не будет, – заказчик пронзил взором и вовсе пошедшего пятнами и сотрясающегося Бахаря. – Я помню, где ты живешь… и видел нанятую тобой карету.

Он неспешно поднялся со стула, и, двинув его в сторону, направился той же степенной поступью к двери, что находилась с иной стороны помещения, обок стойки да вела на второй уровень здания. Однако, стоило заказчику поравняться с теми самыми посетителями, что дотоль хлебали баранью похлебку, как они нежданно бросились на него. Один из них мгновенно заскочил сзади давальца, и огрел его по голове кулаком, на пальцах которого поместилась толстая металлическая пластина спаянная кольцами. Удар был такой мощный, что давалец протяжно вскрикнул и на морг ослабев, дрогнул. И того покачивания оказалось достаточным, чтобы иной наратник ударил его кулаком в нос. Густая, алая кровь залила лицо заказчика, он тягостно дернулся и тогда стоящий сзади наратник, почитай запрыгнув ему на спину, повалил на пол, принявшись вместе со своим подручником связывать его руки. Раздался пронзительный свист, и в трактир заскочило еще пятеро помощников синдика, каковые в мгновение ока опутали веревками уже все тело заказчика, не только руки, но и ноги да поволокли его на двор. Бахарь, только давалец вышел из-за стола, прижался грудью к столешнице, похоже, стараясь в ней раствориться, а пришел в себя от страха тогда, когда один из семи наратников, подскочив к нему, прибольно ухватил за руку, да дернув вверх, поволок следом.

В подвальном помещении детинца, о котором знали всего-навсе избранные, в одной из комнат, где стены, потолок оказались каменными и побеленными, а пол выложен мраморными плитками, считай посредь ее на стуле с высокой спинкой и широкими локотниками сидел давлец. Плотно окутанный веревками так, что широкие жгуты притянули к оболокотницам руки, к ножкам ноги, а к спинке верхнюю часть туловища, оставив свободным от пут голову, живот и грудь, заказчик, похоже, ноне не имел на теле живого места. Алая юшка вытекала не только из сломанного, свернутого на сторону носа, превратившиеся в кровавые лохматки губы, она словно сочилась с под самой кожи, окрасив досель белую рубаху и синие шаровары в рыжие оттенки. Не менее красочно кровь заказчика, коего, как оказалось по метрике, обнаруженной в комнате, звали Марибор, заливала и сам серый, мраморный пол… Она крапинками покрыла стены справа и слева от него, каждый раз отлетая туда от хлестких ударов наратника, ближайшего человека синдика, столь мощного, крепкого в теле, напоминающего массой своих мышц какую-то гору. Справа от сидящего заказчика впритык к стене стояла низкая лавка, на которой лежало несколько узких кровавых тканевых полотнищ, свернутая в моток веревка, и пара чистых, белых ручников. На полу подле лавки поместилось деревянное ведро с водой.

Помимо Марибора, наратника, в помещение находился также Браниполк, Таислав, только, что пришедший травник, и Липоксай Ягы расположившейся в самом углу комнаты на низком, с мягким сидением и ослоном стуле. Центр комнаты был достаточно хорошо освещен двумя свечными люстрами, что висели непосредственно над допрашиваемым, посему в углах помещения царил полумрак и плохо просматривался как старший жрец, так и стоящие обок него Таислав и травник, во время допроса не проронившие ни слова.

Марибор несмотря на довольно-таки долгое избиение, когда наратник, величаемый Туряк, не только жестко хлестал его натянутой, смоченной в соленой воде тканевой повязкой, но и направлено бил в грудь, ломая ребра, отказался рассказывать о том кем послан. Браниполк воссел напротив заказчика на широкий табурет, какое-то время, молча, смотрел как тот собирая кровавую слюну, с трудом сплевывает ее на себя, а после прибольно ухватив его за подбородок, резко дернул голову вверх, и, воззрившись в оплывшие от ударов очи, молвил:

– Оно тебе это нужно Марибор? Нужно, вот так умываться юшкой? Ты, же понимаешь, раз призван травник, значит вмале, мне все станет известно… Люто-вытяжка вытянет из тебя всю интересующую меня информацию… Все, что я пожелаю, захочу… Я узнаю, не только как тебя зовут, но и, что ты ешь, как часто имеешь близость со своей женой, о чем думаешь, и почему назвал своего ребенка тем аль не иным именем… – Синдик рывком дернул на себя подбородок Марибора, а вместе с тем дрогнула и вся его голова, вызвав болезненный стон последнего. – Только беда, после того подробного, долгого рассказа вряд ли ты сможешь так ясно соображать, как сейчас… Мне, вообще, думается, соображать ты перестанешь… Ты, считаешь, тебе это надобно? Надобно стать полоумным, и после этого отправится в закрытый корпус одного из воспитательных домов, где о тебе не станут беспокоиться, а вспять будут использовать как подопытный материал… Кто тогда позаботиться о твоей семье? Думаешь, тот, кто послал?