Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том первый

– Небо… Небо… бесценный мой малецык, – и вовсе заботливо, ласково произнес Перший. – Ты должен понять… Дажба еще дитя… Нельзя быть к нему столь предвзятым… Нельзя поколь требовать от него не посильное. Надобно более плотно приглядывать, поправлять и лишний раз уступить, чем сделать вид, что тобой это свершено. Он очень чуткий, все ощущает, подмечает, потому такая не уверенность, на грани даже слабости… И конечно, дорогой мой, не зачем было так огорчаться по поводу поступка Стыня. Мы же договаривались… Все втроем ты, я и Асил, в предоставление свободы действия малецыку так, чтобы он о том не ведал… Абы знали одни мы старшие Боги. Нам надобно быть уверенными, что Стынь оправился от болезни, что может теперь творить подле нас. И к чему проявился твой гнев не ясно. У малецыка все так прекрасно вышло. Он полностью ощутил свою мощь, попробовал в полную меру силы, способности… И при том оставался под постоянным контролем. Мерик доложил, что в процессе уничтожения бунтовщиков на Земле у Стыня наблюдалась целостность движений и поступков, он даже не утомился… Разве это не радостное известие? для нас всех… Меня, тебя, Асила, Дивного… Известие, что малецык, очевидно, здоров. И посему мне не понятно твое негодование, да еще и в присутствие Опеча. Ты, считаешь, малецыку, после пережитого необходимо наблюдать твое недовольство? слышать его из твоих уст?..

– Да… да… прости… виноват.., – торопко дыхнул Небо и незамедлительно поднявшись с кресла, шагнул навстречу к старшему брату, слегка склонив голову и с тем став точно ниже его… Ниже? ну, может не ниже, но однозначно младше.

– Я… я нашел Крушеца первым и мы должны были вести жизнь девочки до ее двадцатилетия, а не просто общаться когда позволит мне Дажба, – несдержанно выкрикнул Стынь, днесь прибавив шагу и прямо-таки замельтешив пред сидящими старшими братьями. – И мне все равно гневается ли на меня Небо, Отец… Мне все равно, что думаешь о том ты, Мор и ты!

Младший Димург резко остановился перед замерше-опешившим Опечем, и, полыхнув очами, враз осыпал его с головы до ног капельками воды, также мгновенно обернувшихся в мельчайшую изморозь укрывшую волосы и одежду последнего белым налетом.

– Я? – взволнованно дыхнул Опечь и в его черных очах блеснула зримая зеркальность, вроде он расстроился той несправедливости. – Но я, однако, считаю, коль тебе интересно, что и впрямь не стоило отдавать Еси в руки Расов, ибо это не дает возможности в целом влиять на ее удел, как нам надо.

– Ох, Опечь, – недовольно протянул Мор и скривил свои плотные, широкие, вишнево-красные губы. – Я надеялся, ты меня поддержишь или хотя бы промолчишь. Стынь, еще совсем дитя… чадо… Он не понимает далеко идущих замыслов Отца и ерепениться по пустякам, что совсем не нужно… Никому, ни одному Димургу. И посем, Отец столько пережил из-за его болезни. Столько потрачено сил, чтобы наш, бесценный, малецык выжил, восстановился.

Старший из Димургов смолк, и тягостно вздохнул, вероятно, не в силах сносить того разлада меж Отцом и братом… разлада, каковой вылился в его скрытность. И в зале меж тем наступила тишина, порой нарушаемая сызнова принявшимся фланировать взад… вперед Стынем, слышимым высоким писком притаившегося шишигана, да позвякиванием голубых, полусферической формы, облаков в своде, точно творенных из льда, похоже, от производимого Богами гула и гнева, жаждущих полопаться.

– Я, конечно, мог промолчать, – немного погодя отозвался Опечь и провел перстами по толстым рдяным устам, схожим с устами Вежды. – Однако ежели я все время буду молчать, у вас возникнут сомнения в моих способностях мыслить. Потому я лучше выскажусь о чем думаю, так велел мне поступать Отец. Если бы я оказался на месте Стыня, также приложил все усилия, чтобы сохранить жизнь этому Липоксай Ягы, або поколь девочка находилась со мной в дольней комнате, я чувствовал те плотные узы любви, оные она испытывает к нему.

Поколь братья столь разгорячено толковали меж собой и оттого в своде залы трескались на части однозначно превратившиеся в ледяные сгустки облака, одна из зеркальных стен пошла малой рябью, которую никто не приметил, а миг спустя в помещение вошел Перший. Он взволнованно оглядел своих сынов и остановил взор на мечущемся обок братьев Стыне, да разком поднял вверх правую руку. И тот же миг змея в его венце свершила резкий рывок вперед, и, открыв широко пасть, выдохнула оттуда полупрозрачный сизый дымок, обдавший и единожды облизавший лица Мора и Опеча, тем самым сняв с них напряжение и сомкнув рты. Дымок нежданно, будто набравшись объема, переместился на прохаживающегося Стыня и в доли секунд плотно окутал его. Схоронив в своем густом, сизом мареве не только фигуру Бога, но и сами его движения, одновременно остановив само перемещение. И тотчас в зале повисло отишье… такое густое… густое… умиротворяющее, схожее с замершей на утренней зорьке природой, ожидающей восшествия на небосвод мощного солнечного светила.

– Отец, – наконец выдохнул Мор, не ожидающий, судя по всему, столь скорого и бесшумного возвращения Першего. – Ты вернулся.

– Да, мой дорогой малецык, уже вернулся, – голос старшего Димурга был насыщен любовью в отношении своих сынов, такой же плотной как дымок поколь укутавший Стыня.

Перший неспешно подошел к младшему Димургу и когда с него обрывочными кусками сползли дымчатые испарения, вроде опавшая кожа, нежно обняв его… обвив руками, прижал к своей груди. Погодя ласково поцеловав в курчавые, черные волосы, с коих вместе с испарениями бесследно испарился и сам венец Стыня. Той явленной любовью Перший мгновенно снял всякое напряжение с сына, умиротворив его допрежь плещущийся гнев.

– Как Еси, Отец, – отозвался Опечь, не сводя взора с Першего и Стыня, да благодушно просиял таковому теплу.

– Все хорошо, моя бесценность… с Еси все хорошо, – немедля отозвался старший Димург, ласково проведя ладонью по волосам младшего сына и лишь окончательно убедившись, что тот спокоен, раскрыл объятия и выпустил его из них. – Как я и предполагал, так сказалось напряжение испытанное Крушецом, кое поколь выходит таковым образом… Малецык попробовал то, на что не имелось сил. Трясца-не-всипуха предложила, абы успокоить Дажбу, отправить отображение Крушеца к Кали-Даруги, чтобы живица посоветовала как себя вести в отношение него. И вообще высказалась по поводу состояния нашего малецыка. Хотя я убежден, это лишняя тревога, впрочем, решил уступить, чтобы Дажба чувствовал себя уверенней… Похоже, после давешней жизни Крушеца, у Дажбы только мнение Кали-Даруги вызывает успокоение. Ну, а лебединых дев, наша бесценность слышит, потому как уже сейчас его способности достаточно мощные, посему их придется заменить на более сложное создание.