Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича. Том первый (СИ)

Первым опомнился Антон. Он решительно остановил восторг своих приятелей и, повернувшись к Одоевскому, произнес, — Друзья, хочу представить вам нашего дорогого гостя из эпохи императора Николая Павловича, человека замечательных моральных качеств и выдающегося ума, его светлость князя Владимира Федоровича Одоевского. Он любезно согласился стать нашим гостем, чтобы посмотреть на мир XXI века.

Во время такого пышно, как кавказский тост представления, Одоевский, стоял, скромно потупившись, а потом, сделал полупоклон. Алексей и Николай смотрели на князя, словно папуасы на телевизор. В обычной питерской квартире — живой человек из XIX века, лично знавший Пушкина и многих других знаменитостей того времени. Это звучит фантастически, но, однако — это истинная правда…

— А теперь, князь, позвольте представить вам моих друзей, — с полупоклоном сказал Антон. — Прошу любить и жаловать, Алексей Игоревич Кузнецов, врач — хирург. У него воистину золотые руки. Он может не только сделать то, что даже и не снилось вашим эскулапам, но и знаком со многими секретами восточной медицины, а также, владеет гипнозом.

Князь с интересом посмотрел на Алексея, а Антон уже повернулся к бывшему десантнику. — А вот, князь, разрешите представить, Николай Викторович Сергеев, боец специального подразделения. В наше время это что‑то вроде ваших казаков — пластунов. Николай храбро воевал на Кавказе с немирными горцами, был ранен, потерял глаз. Сейчас он продолжает служить, но уже не в государственной, а в частной структуре…

Князь Одоевский, сочувственно покачав головой, сказал, — Это же надо так, сто шестьдесят лет прошло, а на Кавказе до сих пор воюют! За такое время не сумели замирить горцев…

Антон горько усмехнулся, — Князь, война на Кавказе в нашей истории прекратилась пленением Шамиля в 1859 году. Он сдался князю Барятинскому в дагестанском ауле Гуниб. А в наше время первая война с чеченцами началась в 1994 году, после того как повинуясь легкомысленному приказу преступных правителей наша армия оставила Чечню. Николай воевал во вторую чеченскую войну, когда нам пришлось вернуться в горы чтобы восстановить порядок и пресечь разбои. И он был тяжело ранен в 2000 году под Аргуном.

Шумилин, наблюдавший за всем происходящим, вмешался в этот сумбурный разговор. — Князь, у нас тут несколько другие обычаи, а потому, я хотел бы предложить вам обходится в разговорах без титулования. В наше время это не принято. Чтобы выказать уважение к человеку, достаточно назвать его по имени и отчеству. — Владимир Федорович, как вы относитесь к моему предложению?

— В чужой монастырь со своим уставом не лезут, — полушутливо сказал Одоевский. — Александр Павлович, вы и дальше не стесняйтесь, подсказывайте мне, как надо вести себя в вашем времени.

— Вот и отлично, — сказал Антон, — Владимир Федорович, скажите, вы не сильно устали? — Одоевский отрицательно покачал головой, и тогда Воронин продолжил, — если вы не возражаете, то мы переоденем вас в то, что носят в нашем времени, и мы совершим небольшую прогулку по Санкт — Петербургу 2013 года.

Все чудесатее и чудесатее…

Переодевание князя прошло довольно быстро, хотя Одоевский вдоволь поудивлялся и потешился над тем, что носят потомки. Наконец, экипировавшись должным образом, все вышли на улицу. Антон жил в центре города, на Гагаринской улице, называвшейся совсем недавно улицей Фурманова. Выйдя на набережную Кутузова, Антон и Александр попрощались с Кузнецовым и Сергеевым — младшим, и втроем пошли в сторону Летнего сада.

Одоевский удивлялся всему. И потоку машин, двигавшихся по набережной, и откровенным нарядом питерских дам, которые по теплому летнему времени щеголяли в топиках и коротеньких шортах, открывавших животики и стройные ножки. Князь отчаянно краснел, и старался отводить взгляд от наиболее откровенно одетых прелестниц.

Пройдя по Фонтанке, наши друзья и Одоевский остановились у цирка Чинизелли, который появился здесь лишь в 1877 году. А до того на его месте находился цирк Турнера, который в основном использовали для театральных представлений. Князь полюбовался на фасад здания, украшенный лепниной и скульптурами.

Одоевский жадно расспрашивал Антона и Александра о том, как живут нынче люди, какие у них развлечения, верят ли они в Бога, и кто правит в России. Он был обрадован, узнав, что Петербург уже почти сто лет не является столицей России. Одоевский был москвич, и хотя он уже пятнадцать лет прожил в Петербурге, все равно он так и остался патриотом Первопрестольной.

На Аничковом мосту князь долго любовался бронзовыми скульптурами юношей, укрощающих коней, работы барона Петра Клодта. В его время их еще не было. Одоевский не удержался, и прошел по набережной Фонтанки до дома N 35, из которого они в 1840 году отправились в путешествие из прошлого в будущее.

— Невероятно, — сказал Одоевский, глядя на окна дома, из которых он смотрел на Фонтанку всего несколько часов, или сто шестьдесят лет назад. — Я ни за что бы не поверил в это, если бы не увидел все своими собственными глазами.

У Гостиного двора князь долго расспрашивал про пикет каких‑то обормотов с радужными флагами, которые призывали выступить в защиту "угнетенных геев, стонущих под пятой кровавого путинского режима". Антон объяснил Одоевскому, кто эти "протестуты", и чего они добиваются. Князь впал в ступор. Он слышал о содомитах, которые были и в его время, но у него не укладывалось в голове, что эти самые содомиты могут гордиться своим грехом, и призывать нормальных людей присоединяться к ним.

В начале Невского проспекта на доме 14 он увидел надпись, сохраненную с блокадных времен о том, что "…при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна". Одоевский попросил своих новых знакомых рассказать о том, что означает эта надпись. Александр, чьи родители провели в городе на Неве все 900 дней Блокады, стал рассказывать князю о события Великой Отечественной войны. Одоевский был потрясен всем услышанным.

— Боже мой, как страшно! Артиллерийские снаряды, рвущиеся на улицах Петербурга… Люди, умирающие от голода десятками, сотнями тысяч… Германцы, захватившие Павловск, Царское Село, Гатчину и Петергоф, и разрушившие великолепные дворцы… Это уму непостижимо!

— Да, Владимир Федорович, все было именно так, — сказал Антон. — Это была самая страшная война в мировой истории. Но мы, наш народ, наша страна, победили врага и заставили его подписать капитуляцию в Берлине.

— Господа, — тихо сказал Одоевский, — я преклоняю голову перед вашими родными, жившими и умиравшими в те страшные годы. Но это было через сто лет после нашего знакомства. А что происходило в России после 1840–го года? Поверьте, этот вопрос все время вертелся у меня на языке, но я боялся вас спросить, чтобы не услышать что‑то ужасное.