Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

Но это оказалось безрезультатным, словно копать яму в сухом песке: место каждой скошенной тысячи шранков занимала новая, набегающая с боков. А потери, особенно не несущих никакой брони пони, выросли неизмеримо. Гибли и люди. Уважаемого за справедливость сатрапа Сранаяти Поссу Харминду сдернул с седла бешеный вождь клана шранков. Убит был и принц Хемрут, старший сын короля Армакти.

И, несмотря на все потери, стойкость и героизм, число шранков в арьергарде Армии Юга лишь нарастало, причем все быстрее; они уже не бежали от всадников в панике, а ввязывались в бой. И вот на шестые сутки Охоты, как стали называть эту тактику, пять отрядов нильнамешских рыцарей под командованием сатрапа Арсогала, высланных на загон, были подмяты шранками, и несколько тысяч шранков осадили морских пехотинцев из Сиронжая, которым была поручена охрана тыла Армии.

– Они скапливаются, чуя друг друга, наподобие рыб или птичьих стай, – сказал Саккарис упавшим духом военачальникам, – стоит появиться нескольким, как они притягивают множество.

Теперь, по его объяснению, выходило, что вместо того, чтобы истребить кланы в своем тылу, они лишь отодвигали их дальше, освобождая место для множества новых. И теперь это привело к окружению с флангов.

– Неужели? – язвительно спросил Кариндаса. – Хваленые Сновидения о Первом Апокалипсисе увели знаменитого Саккариса не в ту сторону?

– Да, – отозвался гранд-мастер школы Завета с такой неприкрытой честностью, что его смирение напомнило всем их Господа-и-Повелителя, а Кариндаса оказался посрамлен перед своими последователями в третий раз. – Мы столкнулись с… невиданным никогда прежде.

Они сидели, как всегда, рядом, у восьмиугольной железной решетки очага. Учитель и ученик.

– Майтанет, – произнес аспект-император. – Брат захватил власть в Момемне.

По прошествии лет Пройасу почти перестало быть свойственно желание солгать ради спасения лица. Вместо прежнего стремления к самовозвеличению остались лишь слабые колебания, едва заметная нерешительность. На этот раз – желание скрыть свое разочарование. Прежде чем он обрел Келлхуса, он был послушником Майтанета. А за годы, минувшие с Первой Священной Войны, полюбил Эсменет как сестру, помимо почтения к ней как к супруге его Господа-и-Повелителя. И представить, что прежний Учитель мог стать узурпатором… Это казалось невозможным.

– Как же такое могло произойти? – спросил он.

Огонь в очаге, казалось, возмущенно потрескивал в ответ на такие вести, в лад судорожно забившемуся сердцу Пройаса. Если уж Майтанет, шрайя Тысячи Храмов, восстал против своего брата…

Значит, Империя пошатнулась.

– Отчего-то Эсми заподозрила Майту в заговоре, – сказал Келлхус без тени сожаления или беспокойства, – и призвала его к ответу перед Инрилатасом. Допрос пошел совсем не так, как предполагалось, и брат убил моего сына… – Он перевел взгляд на свои окруженные сиянием руки, и Пройасу показался трогательным контраст между этим жестом и бесстрастным тоном рассказа. – Больше мне почти ничего не известно.

Экзальт-генерал глубоко вздохнул и кивнул.

– Что вы предполагаете предпринять?

– Разузнать как можно больше, – ответил Священный аспект-император, все еще сидя со склоненной головой. – У меня есть на что опереться в Момемне.

Анасуримбор Келлхул всегда обладал необычно плотным присутствием, словно железный слиток среди глиняных черепков и камней, и то, что иных развеивало в пыль, не могло его даже царапнуть. Но с каждой из их удивительных встреч эта плотность, казалось, разреживается…

До такой степени, что экзальт-генерал ощутил безумный позыв уколоть Келлхуса, чтобы увидеть, пойдет ли кровь. Но он тут же одернул себя: вера. Нужно верить!

– А вы…

Пройас не договорил, осознав, на что намекал его вопрос.

– Боюсь ли я за Эсми? – спросил за него Келлхус и обернулся к другу с улыбкой. – Тебя всегда интересовало, каким страстям я подвержен. – Он прикрыл глаза, словно покоряясь. – И человеческие ли это страсти.

Вот он, вопрос вопросов…

– Да.

– Любовь, – сказал аспект-император, – удел меньших душ.

Молодые люди неизменно стараются противопоставить свои неокрепшие волю и разум своим страстям: охваченные страхом, заявляют, что не страшатся ничего, и отрекаются от любви, когда любят. Поэтому юный король Сакарпа уверял себя, что презирает Анасуримбор Серву, проклинает ее как самовлюбленную дочь своего врага, когда сам умилялся созвучию их имен: Серва и Сорвил, Сорвил и Серва. И мечтал о том, как они нежно будут заниматься любовью.

И когда начал больше опасаться за нее – гностическую-то колдунью, – чем за себя.

Когда же он спросил, не волнует ли ее положение заложницы, она только пожала плечами и сказала:

– Эти злодеи нам зла не желают. Кроме того, мы повинуемся судьбе. Поэтому о чем беспокоиться?

Действительно, чем дольше он с ней был, тем больше убеждался, что ее действительно ничто не тревожит.

И эта ровность отношения, с одной стороны, успокаивала, но, по сути, была губительной.

– Этот король Нелюдей, Нил’гиккас, что ты собираешься ему предложить?

– Ничего. Мы – условие переговоров и не вправе определять их существо.

– Значит, мы станем пленниками? И все?

Почти всегда улыбка Сервы ослепляла его, даже когда она смеялась над ним и над его варварским невежеством.

– Да, и все. Мы будем просто пребывать в безопасности и бездействии, пока Великий Поход будет нести бремя Апокалипсиса.

И ему ничего не оставалось делать, как радоваться, что все это время будет возле Анасуримбор Сервы, возможно, она даже полюбит его от скуки.

Дни шли за днями, но ее манера оставалась столь же насмешливой и отстраненной, как и в день их первой встречи в шатре Кайютаса. Ее неизменно окружал ореол власти – не только из-за чудесного образа переброски их с места на место, но и из-за высокого рождения и занимаемого положения. Гранд-дама и имперская принцесса. Архимаг и Анасуримбор.

Но юный возраст и принадлежность Сервы к женскому полу постоянно сбивали его на представление о ней как о простой девушке, вовсе не обладающей никакими необоримыми силами, такой же пленницы обстоятельств. А возможно, именно такой он и желал бы ее видеть, вне зависимости от того, сколько раз ее знания и интеллект разрушали подобный образ, он вновь воссоздавался в его голове. Порой глубина ее наблюдений и детальное знакомство с древними землями поражали. Но буквально через несколько мгновений он вновь видел в ней привлекательную неприкаянную девицу, которой было бы так покойно в его руках, если бы она только позволила себя обнять.

Никак не укладывалось в сознании, сколь прочный след древних знаний она несла в душе.