Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

Конец лета, Новой Империи Год 20-й (4132 год Бивня),

Развалины Сауглиша

Удушье. Слепота и замешательство.

Сначала Акхеймион подумал, что его душит кляп, но во рту ничего не было. Может, на голову надели мешок? Он заколотил руками и ногами и понял, что не связан, но больше, чем на пядь, двинуться не мог.

Саркофаг. Гроб. Он был в какой-то…

Это сон.

Паника утихла, хоть и перешла в древнюю ярость человека из прошлого, которым он стал. Он был Анасуримбором Нау-Каюти, Палачом Консульта, принцем высших норсираев, убийцей дракона! В праведном гневе он с воем заколотил кулаками по стенам своей каменной тюрьмы, проклиная имя жены-злодейки.

Но от напряжения воздух внутри нагрелся, стало душно. Задыхаясь, он принялся ворочаться, испуская рев из широкой груди. Скоро, обессилев, он мог только царапать камень, мысли его путались от стыда и растерянности…

Мысли о том, что вот так и умрешь, скребя по холодному камню.

Потом его стало трясти и подкидывать, словно гроб бросили в бурный поток. Камень раскололся, от удара клацнули зубы. Воздух струился вокруг него, такой холодный, что казался сырым. Он вдохнул, придавленный массивным осколком. Заморгал в ночной темноте и увидел низко висящую луну, которая бледно светила сквозь рваные облака и густые ветви. Потом из сумрака проступили поваленные фигуры, их невидящие глаза поблескивали в свете опрокинутых фонарей. Мертвые рыцари Триса. Он увидел свой меч, мерцавший среди покрытых рунами камней, дотянулся до него онемевшими пальцами. Но какая-то тень опередила его. Теряя сознание от недостатка воздуха, он в ужасе и замешательстве поднял глаза на своего противника…

Блестящий, покачивающийся фаллос. Узорчатые, шероховатые крылья, сложенные за спиной, возвышались, как два длинных рога, над его плечами. Кожа в пятнах, под которой вздувались грубые мышцы. Две головы: одна большая, овальная, вторая – человеческая, вставленная в челюсть первой.

Ауранг, в ужасе понял старый колдун. Предводитель Полчища. Ангел лжи.

Инхорой отшвырнул ногой его меч, согнулся над ним, как испражняющийся пес. Сжал холодными, как рыбья чешуя, пальцами его горло и приподнял над землей. Друз болтался в воздухе перед его злобным взглядом. От недостатка дыхания в руки и ноги будто впились тысячи иголок.

Тварь оскалилась – слизь растеклась по меньшему черепу.

Раздался смех, как вопль боли, пропущенный через сломанные флейты.

– Никто, – издали хрип два мерзких горла, – никто не сбежит из Голготтерата…

Послышался чей-то крик.

Колдун резко сел на лесном ковре, моргая и оцепенело тараща глаза, как любой, кто только что проснулся. Зашелся в кашле, словно пытался вытолкнуть из горла кляп. Предрассветная серая дымка окутывала все вокруг, небо на востоке сквозь спутанные ветки казалось позолоченным сланцем.

Капитан. Капитан громко кричал, пытаясь всех разбудить.

– Гробница, парни! – выкрикнул он с жуткой пародией на возгласы Сарла.

Безумный сержант сдавленно рассмеялся.

– Великое испытание! – крикнул он в ответ, прежде чем что-то понял, и осекся.

Он осторожно огляделся, как побитая собака.

– Сегодня день, когда все изменится!

Акхеймион бросил взгляд на поднимающуюся из лощины Мимару, на ее тонкую, хрупкую фигурку. Губы ее приоткрылись, когда она стряхивала листья, прилипшие к руке и плечу. Внезапно над ним навис лорд Косотер, двойные сосуды пустоты под его кольчугой, как всегда, зазвенели. Он сгреб колдуна за плечи, швырнул к ногам, как малого ребенка.

– Галиан! – крикнул он бывшему колумнарию. – Давай.

Капитан обмотал веревкой запястья колдуна и вместе с Клириком отвел его в сторону, как ягненка на заклание. Толкая и подхватывая его опытной рукой так, что казалось – колдун вот-вот упадет, он в итоге отпустил его, и старик упал лицом вперед.

Он забился, как рыба на берегу, пытаясь перевернуться на спину, но только ободрал и расцарапал пальцы об ветку. Лорд Косотер склонился над ним, больше похожий на тень, чем на человека, в свете разгорающегося утра за спиной. Две его хоры враждебно зияли, как пустые глазницы черепа, подвешенного на груди. Колдун смотрел, как Капитан сунул руку под кольчугу и вытащил одну из них.

– Наша экспедиция подошла к концу, – объявил лорд Косотер, поигрывая хорой.

Мысли в голове у Друза завертелись. Должен быть выход. Выход есть всегда…

Еще один урок, преподнесенный наказующей дланью Келлхуса.

Капитан опустился рядом с ним на колени, склонился так низко, что его борода задела бороду Акхеймиона. Жесткими пальцами он развязал кожаные ремешки, прижимающие кляп. Хора – обжигающее забвение – пустым угольком опаляла воздух…

– Время пришло, колдун. Ксонгис говорит, что солнцестояние наступит через несколько дней.

Старый колдун вздрогнул, скорчился на лесной подстилке, словно искал потайной лаз в земле. Капитан вытащил кляп.

– Говори с осторожностью.

Язык распух и болел. Говорить было трудно.

– Что?…

Он зашелся в кашле.

– Сол-солнцестояние?

На лице Капитана не отразилось никаких чувств. Глаза с черной ритуальной обводкой мерцали мертвым блеском. Повисло тягостное молчание, окрашенное его жестокими подозрениями.

– Ты утверждал, что Гробница защищена мощными Чарами, – буквально прорычал он. – Проклятием, которое спадет во время солнцестояния…

Акхеймион, мигая, смотрел на него. Вся жизнь пронеслась у него перед глазами, с тех самых пор, когда он говорил то же самое. Ложь. Факты похожи на стежки в вышивке, один за другим заполняющие всю ткань, а ложь – на осколки льда в воде, скользящие и тающие…

– Наша экспедиция подошла к истоку…

Ужас нахлынул на Акхеймиона, когда он внезапно осознал всю глубину своего незнания.

Не сломали ли печати на сундуках Гробницы за это время? Или они все еще лежат в земле? А если сокровища откопали и сундуки давно пусты?

Он знал лишь, что карта Ишуаля может находиться в Голготтерате…

Даже сейчас он слышал свой дребезжащий голос, осыпающийся ледяными крупинками в воду беспринципности, и больше, чем простая ненависть, поднималась в нем, когда до слуха доносилось:

– Э-эти Чары… Они скреплены с движением планет – это источник их непреходящей силы. Че-четыре волшебных ключа отмыкают их, по одному на каждый переход от одного времени года к другому. Мне известен только один – от лета к осени.

Капитан смерил его холодным взглядом, от которого останавливается сердце.

– Ты лжешь.

– Да, – сухо ответил Акхеймион. – Я лгу.