В. Бирюк - Прыщ

Здесь — посадочных мест в избытке. Хотя, конечно — холодно. Так что — быстро-быстренько.

И понеслось:

Фиг вам — тут никакой почты нет вообще. Но мы сами — ею скоро станем. Говорят: посылать нас будут. Не просто — «вдаль», а — с сообщением.

Красимил притащил нас на конюшню, конюхи местные заседлали каких-то кляч, начальство нарисовалось — будет тест на «ездец». Не в смысле родственника полярного лиса, а в смысле: «А кто это у нас с коника нае…?».

Если так коней седлать, то я — обязательно. Подпруга не затянута — чуть тряхнёт — седло коню под брюхо слетит. Стремена — мало по земле не волочатся… Уздечка… он что — у коня ушей не видит?!

Ничего удивительного: мы, «прыщи» — земские. Конюхи здешние — княжие. Чтобы потом когда-нибудь правильно сработало «разделяй и властвуй», нужно чтобы сейчас ежедневно срабатывала кучка мелких взаимных гадостей.

Но тут явный перебор: вбил бы гадов! — складка на потнике! Это ж конь! Он же тебе, с-с-с- сказать не может! Так нах- ты божью тварь в забавы между репниками и прыщами втягиваешь?!

Я — мирный человек. «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит…». И я тоже — стою. Тихо-мирно. Не бегаю, не орю. Ласково подзываю пальчиком конюха, который животинку бессловесную так заседлал, молча показываю ему складочку. И когда тот, лениво отбрёхиваясь, лезет к седлу и поворачивается спиной — бью по почкам. С двух рук. От души.

Конюх, парень лет двадцати двух, явно не ожидал от «прыща свежего» такой подлянки. Согнулся и, подвывая, отползает.

— Ты! Ты чего творишь?! Ты почто слугу княжеского бьёшь?!

Мончук кидается как наседка на коршуна. Руками машет будто крыльями.

— Огрехи твои выправляю, господин второй ясельничий. Конюхи у вас не выучены потники накладывать.

— Что?! Ты кому это…?!

Мончук разогнался дать оплеуху. Это ж нормально — недорослю влупить по шее для поучения. Все ж так делают! И наскочил на блок. Чистенький, лёгенький, автоматически поставленный, пассивный блок предплечьем. Без встречного движения, без перевода в захват, без продолжений и связок.

Через два шубных рукава — синяков не будет. Просто я глаза не опустил. И мы с ним так постояли малость. И у меня начинают губы дёргаться, зубы скалятся, а у него в глазах, чуть подвыцветших уже от возраста, суетня начинается.

Так вот что я вам скажу: среди старших слуг — разные люди. И не очень умные есть. «Дурак» на некоторых должностях — очень даже вполне. Но нюх у них имеется. У всех. На — «не нарываться». Кто без нюха — здесь не выживают. И какие там законы-обычаи-правила… для отпеваемого — малоинтересно.

Мончук отскочил, фыркнул, снова погнал скороговоркой:

— Давай-давай, сейчас сам конюший придёт — вас смотреть будет. Давай в рядок быстренько.

Быстренько не получилось — не только моего мерина пересёдлывать пришлось. Но и не требовалось — ещё настоялись на морозе, начальство поджидаючи.

Наконец, пошёл выезд. Круг, восьмёрка, поворот на месте. Шагом, лёгкой рысью. Никакого галопа, препятствий, вольтов, трюков и фокусов. Я старался не выделятся. Подо мной не Гнедко, которого я всё-таки приучил даже после подсечки ко мне приходить. Так что — как все. Но конюший меня сразу заметил и поморщился:

— Не ездец. Кто таков?

— Иван, Акима Рябины ублюдок.

— Рябины…? Из стрелков… Да ещё и ублюдок… Ладно, в седле удержится, иного и ждать нечего.

Я сначала как-то задёргался, засмущался, обиделся. Потом дошло: я привык к арчаку, к «жёрдочке». А в этом седле… Как на лавке. Сюда ещё девицу перед собой всадить можно. Кстати… На переднюю луку нужно что-нибудь мягонькое. Чтобы животик не намяла. Она, значится, страстно обнимает коняшку за шею, задок свой вот так приподнимает, ножки её… да хоть в отвороты ботфортов!

Как-то попалась на глаза гравюра ещё наполеоновских времён: пойманный офицером в момент… плотного контакта с местным населением пеший драгун браво отдаёт честь, а у него в ботфортах торчит одной ногой улыбающаяся голая туземная дама. Такая… весьма дебелая и весьма радостная: вторая дамская нога — на драгунском эполете.

Ботфортов ещё нет — надо спрогрессировать.

И неторопливой рысью, подкидываемые конём на каждом шаге, облегчаясь по уставу… Насколько по энергоёмкости экономично получается! Странно — почему я о таком способе никогда не слышал? В самолётах, пароходах… в автомобилях — постоянно и разнообразно… даже в космических кораблях, воздушных шарах и батискафах… Как-то попалось описание проведения дефлорации одним пожилым сэром в лондонском кэбе по пути в его серячью резиденцию. Весь известный транспорт — использовался. А вот в седле…

Попытка продумать в деталях данную технологию сделала меня полностью невосприимчивым к неодобрительным мордам местных бояр. Ну какое значение имеет мнение этих деятелей о моей езде, когда я почти ощущаю в своих руках чьи-то бёдра… А вот куда поводья девать…?

После выездки — аппетит у всех хороший. Ту же пшёнку смолотили за милую душу. Тем более, что и рыбы по куску дали. Треска балтийская, судя по двум анальным плавникам: у поваров половину целой рыбы углядел. И пересолена, и уже с душком. Впрочем, скандинавы веками едят пованивающую треску. И ничего — викингуют. Может, и мы… только расслабимся?

— Эй, Доборобуд, а ты чего княжью рыбку не кушаешь?

— Да разве ж это рыба? Будто мешок с-под гнилья жуёшь. Вот у нас в Пропойске! Тама-то, в вотчине у батюшки, такие озерки есть… А в них-то такие карасики ходят… Выскочишь, Ваня, с усадьбы затемно. Тихохонько. Ни скрипа, ни стука. На бережок — на цыпочках. А спросонок-то да до свету — зябко! Лодочку свою осторожненько, без шуму, без всплеска какого… Вёселками так это… по чуть-чуть… Встанешь на место, удочку свою размотаешь, червячка насадишь… сам-то руками делаешь, а по воде поглядываешь. А вода-то! Зеркалом стоит! Не шелохнется! И тута — раз! Круги пошли. В одном месте, в другом… Вот же ж — была гладь. Пусто, ровненько, будто и нет никого. А тута… Проснулись карасики, играет рыбка-то! И ты ей, ещё глазёнок-то своих рыбячих не продравшей, с ночи пустым животом мающейся — оп! Червячка. Сверху. Будто манная небесная. Ох она хорошо берёт! Не носом тыкает, не по краю обкусывает — разом, хапом захапывает! А ты чуть так… дёрг. Подсёк! И всё! И она — твоя! Она ещё чего-то думает, рвётся там, убежать куда-то пытается… Пустоё. Повыводил, покуда в разум не вошла. Покудава с судьбой своей не смирилася. Всё, кончилась житьё вольное, в озерке гуляние да плескание. И сачком её. А тама… во такая! Здоровенная! Сильнючая! Одну-другую-третью… А уж и солнышко встало. То было — темно да холодно, дико да страшно. А вот: красота пришла. Свет божий воссиял. И светло тут, и тепло, и родное всё. И радостно. А в корзинке рыбины хвостами бьют. Улов, однако. Хорошо-то как! А уж как кухарка наша тех карасиков со сметаной делает…! Я раз палец себе чуть не откусил. Вот те крест! Эх, Ваня, вот в Пропойске у нас рыба! А это-то… пакля да пакля.