В. Бирюк - Прыщ

Ску-у-шно. Даже спиться не могу.

Наряду с отсутствующим рвотным рефлексом моему алкоголизму мешает четвёртый базовый инстинкт — любопытство. Глупое, детское… Утраченный уже «золотым миллиардом» атавизм, случайно сохранившийся в моей лысой головёнке.

У меня этот «атавизм» — профессионально-национальный.

Всякая разработка начинается с любопытства, с вопроса: «а что будет если…?». Это — не собственно инженерия, проектирование. Это рацухизация, исследование, оптимизация, легальное уклонение от налогов…

— А что будет, если закручивать крестовой шуруп плоской отвёрткой?

— А это смотря какой ширины жало. Давай попробуем.

А уж о распространённости в моём отечестве выражения типа: «А не уелбантурить ли нам чего-нибудь… как-нибудь… эдак?» — и говорить не надо.

Шесть способов применения женских колготок в зависимости от степени дырявости, женские гигиенические прокладки в качестве стелек в сапогах охотников и грибников, экскаватор на плывущей барже, самостоятельно выгребающий к берегу ковшом, японская икебана в обрезанных пустых пластиковых бутылках, пороховые ускорители от истребителя на старенькой «яве» без коляски…

Соображуха наша… исконно-посконная…

Ещё в 16 веке английский путешественник отмечал странное противоречие: «московиты мрачны и недружелюбны», и — «они быстро учатся и отличаются сообразительностью». Настороженность, закрытость по отношению к чужакам, не была следствием тупости, ограниченности, не мешала воспринимать чужие идеи. И, восприняв, как-нибудь оригинально… уелбантуривать.

Надо прямо сказать, что часть моих рацухизмов была вызваны не острой насущной необходимостью, а «бегством от скуки». И паровой молот, и производство поташа, и та же бумага — отнюдь не из серии «кровь из носу, но должно быть!». Или, например, «электрошокер чемоданного типа» — можно ж было просто иголки под ногти…

Прогресс — производное от безделья. От возможности лениться и желания лениться больше. Трудолюбам прогрессировать некогда — они непрерывно любят свой труд. Во всей многозначности русского глагола «любить».

Вот только не надо каждую «странность любви» — называть «извращением»! Толерантнее надо быть. Или — толеристее! Особенно — к Пушкину.

В ходе рацухизации я, естественно, поглаживал своё самосознание, именуемое в просторечии душой, по виртуальному брюшку:

— Это всё — для прогресса. Это — светлое будущее всего человечества.

Но человечество — большое, а я — маленький. Мне бы со своими «тараканами» разойтись без невосстановимых потерь.

Конечно, грела душу философия. Философия «жабы душащей»:

— Создаётся букет дополнительных возможностей. Формируется поле потенциальных выходов. Накапливается «подушка безопасности» на случай ежели вдруг чего… Соломки подстилаю…

Фигня. Я не знаю чего себе другие попадуны думают — люди разные. А у меня свербят всего три вещи: обязательства перед моими людьми. «Мы в ответе за тех, кого приручаем». Даже если они — «десять тысяч всякой сволочи». Точнее — особенно поэтому.

Ещё: привычка к кое-какому порядку и чистоте. «Так жить нельзя. И вы так жить не будете».

И вот этот «четвёртый инстинкт» — моё любопытство. Ну, неуёмное оно!

Вот был бы я натурал…

Нет-нет! Я не про то, про что вы подумали! В смысле: занимался бы я натурализмом. Гербарии бы собирал… бабочек накалывал… Факеншит! Я и так каждую ночь «бабочек накалываю»! На «булавку»! Ко взаимному удовольствию. Но не насекомых же!

Кстати о насекомых: у Курта блоху интересную нашёл. Похожа на Siphonaptera Ctenocephalides felis из семейства Pulicidie. Вроде бы, ацтекская кошачья блоха из Южной Америки. Это ж эпохальное открытие! Ацтекские блохи в «Святой Руси» — полный переворот всех представлений в мировом блохознании! Жаль, каталога нет — проверить не почём. А то я бы имя своё увековечил… Как-нибудь типа: Pulex Ivanus — блоха Ванькина… Курт — неграмотный, возражать по поводу присвоения его блох — не будет.

Почему попаданцы энтомологией не занимаются — непонятно. Только у блох описано 4 ископаемых вида! Вот тут, в «Святой Руси», где пока нет ещё всяких репеллентов и инсектицидов, есть шанс найти и описать! Это ж… оно ж… даже в «Красной книге» нет!

Нету у типового попаданца любознательности к родной природе! А зря: реликтовые виды здесь ещё можно встретить и сохранить. Про тарпанов я уже писал, есть и другие. Вот, блохи, например.

Любопытство поддерживало моё хорошее настроение. Но всё чаще, задаваясь вопросом: а не взпзд… ли мне как-нибудь эдак? — да, именно это слово с пятью подряд согласными буквами — сам себе отвечал: а фиг.

Конечно, можно заняться ловлей и классификацией блох. «Блохи святорусские классифицированные»… звучит. Да такую коллекцию на «е-бае» — с руками оторвут!

Но, как я уже печально предвидел, «ибо во многих знаниях — многие печали», довольно скоро придётся выходить за пределы вотчины: посмотреть разные популяции, широтное распределение, роль и влияние в биоценозах… Я же — системщик! Мне же даже блохи интересны во взаимосвязях и взаимодействиях.

«Домик поросёнка должен быть крепостью»… Границы вотчины всё более выглядели уже не защищающим периметром, а ограничивающими стенами камеры. Тюремной, больничной — неважно.

Я пытался, по прежней своей привычке, заняться чтением. У меня уже собралось с десятка два книг. Кое-что я цитировал: «Русскую Палею», «Житие Феодосия Печерского»… Увы, снова Е. Онегин («Е» здесь — инициал, а не эпитет, как вы подумали):

Смысла, может, и нет. Но как развивает языкастость! В смысле: знание иностранных языков. Тексты были на староболгарском, моравском, старославянском, древнерусском, старопольском — это чуть разные диалекты.

По поводу польского мы с Акимом поругались: я же помню, что в средневековом польском ударение должно быть инициальное — на первом слоге, а он гонит, как от отца своего слышал — с общеславянским подвижным.

Отдельная тема, из-за которой мы с Трифеной постоянно бодаемся — три греческих языка. Нормальный среднегреческий язык, из-за пуризма Комниных, распался на два: литературно-официальный — кафаверуса и нормальный разговорный — димотика. До такой степени разные, что византийская элита и народ плохо понимают друг друга.

Два греческих языка сведут в один только в 20 веке. С возникновением независимой Греции, обмена населением с Турцией и всеобщего школьного образования.