В. Бирюк - Прыщ

Нечто подобное Хивинскому походу яицкого атамана Нечая происходит каждую осень на Волге. Только «Хивинских ханов с войском» в наших деревнях да выселках — не водится. Ватажки волжских шишей захватывают жилые места и зимуют до весны. Находят селище в достаточно глухом месте, мужиков и детей — вырезают, баб и припасы… употребляют. Как и произошло с Рыксой.

Возможны варианты: могут вырезать не всех. Если местные согласны с использованием их имущества множеством пришлых вооружённых разбойничков. Иногда часть ватажка — раненые, больные — остаются и на лето. Организуют заготовку припасов на зиму. Хоть частично. Тогда место превращается в «разбойное гнездо» — сюда приходят раз за разом. Пока власти или конкуренты про него не прознают.

Полученный опыт оказался для меня бесценными уже осенью. Разбойников вокруг меня вилось немерено. Однако же были у меня уже готовые заготовки. Две вещи особенно я насаждал: постоянную связь между селениями, а не так, как здесь живут — зимой полгода в иное никто из сторонних не заходит. А местного прижать так, чтобы он говорил только то, что ватажковому разбойников нужно — труда нет. И прямо-таки охота на «воровские гнёзда». Кто всю зиму «красного зверя» бьёт, а кто — шишей. Народ во Всеволожских землях собирался всё более шебутной. Упустил бы — кровищи вдоволь нахлебались бы. Для того пришлось многие труды положить, коими обычно князья пренебрегают. Новизны по-придумывать, людишек и добрых, мирных — по-прижать. Своего сил да времени немало извести. Однако же, оно окупилось.

Странно ли, что у меня с самого начала с Новогородцами лютая нелюбовь была?

Ярёма, нарвавшихся на княжьих Володши, решил отсидеться. И удачно захватил усадьбу, да ещё и с майном прежнего хозяина. И вот я сижу в сорока верстах от Твери, на десяток вёрст вокруг — никакого жилья, беременная запуганная девка, маленький ребёнок, как-то меняющийся зомби, коней — нет, припасы… частично.

Впрочем, Ярёма готовился к зимовке ватагой в сорок мужиков — запасы сделаны. Так это… по-воровски. Сена — почти нет. Но нам и не надо — нет коней, овечек зарезали, коровёнку… тоже. У неё, вишь ты, сухостойный период! И где я ей здесь быка найду?! Да ещё год назад. Нехорошо: мальчишке бы надо молока, но нету. И так во всём: овса — хоть засыпься. А ржи и пшеницы — по мешку.

Ходили в лес, ловили зайцев. Нет, что вы! Не руками! Силки ставили. Дрова пилил-колол. Снег кидал. Думал. Отдыхал. После моих смоленских приключений — резкий контраст. Ничего не происходит, новых людей, идей, вещей — нету. Всё — из себя. Физкультурную форму подправить — что-то я с этой «княжеской» суетнёй — по-обленился. По лесу походить — по-вспоминать уроки Фанга. Как-то они там, «на нарах»?

И главный вопрос: как жить дальше? Пойти по второму кругу? Наверное, я могу явиться к этому Володше и попроситься в службу. Лет через двадцать получу вотчину по выслуге. Если бог даст. Или… а почему нет? Жениться на Рыксе. Куча проблем, но прошибаемо. Опять же — если ГБ даст. И? Снова ставить вотчину? Только не на Угре, а на Волге. Перетащить сюда своих людей, отбиваться от разбойников, раздирать целину, молиться чтобы войны не было… И через 3-5-7 лет упереться в тот же потолок? «Асфальт на темечке».

Выше боярина я подпрыгнуть не могу — Русью правят рюриковичи. Без искренней поддержки властей мой проект «Русь Б» — в смысле: «белоизбанутая» — в разумные сроки невозможен. А они сами… Если один говорит — «да», другой обязательно говорит — «нет». Хоть про что. Я уж не говорю, что им как-то ужаться придётся, с податями что-то сделать, как-то думать иначе… «Не схотят они».

Может и правда, жениться на Рыксе? Наловлю зайцев, выучу их на барабанах играть, буду ходить по Руси и про «белые печки» сказки сказывать? Я ж ведь не хочу ничего такого особенного! «Белые избы» здесь и без меня поставят. Во второй половине 19 века их тут много будет. Весь мой прогресс не в — «что делать?», а — «когда». Всего-то на семь веков раньше. Это ж не принципиально? Никакой особой новизны — все элементы технологии у местных есть. Но собрать вместе… Зайцам семьсот лет барабанить… Тоска-а-а…

Рыкса старательно набивалась «налезть». Как когда-то давно напрашивалась Марьяша. Не-трахнутая женщина чувствует себя брошенной, битая — ещё и боится. Успокаиваем. Успокоительное даём на пару с Суханом — о своих людях надо заботиться постоянно. Она сначала перепугалась, вспомнила недавние экзерцисы с разбойниками толпой, но мы осторожненько — девушка уже на седьмом месяце.

Кстати, её нехитрая хитрость сработала: я так и не ушёл из усадьбы, не бросил кашубку одну — «волкам на съедение». Волки — были. Два раза из лесу приходили стаи. Попасть в волка хоть сулицей, хоть стрелой — куда сложнее, чем в человека. Но огорода высокая, главное — держать ворота закрытыми и чистить снег вокруг. А то такие намёты наметает… Фраза из «Обыкновенного чуда»: «Вас пошлют убирать снег в Сибири. Весь» — актуальна и для Среднерусской возвышенности.

Несколько раз видел на реке обозы. Можно было, наверное, напроситься в попутчики. Но… нарваться можно. Что-то мне рассказы Юльки-лекарки вспоминаются. Как она с матушкой своей в Киев шла. Опять же, пример недавнего нашего проводника-«гномика»… Тут, наверняка, и еще такие водятся. «Пуганая ворона куста боится» — русская народная мудрость. «Обжёгшийся на молоке — дует на воду». Молока у нас нет, но я «дую».

Сам-то я рискнул бы. Но тащить зимой в чьих-то дровнях, в неизвестной компании, перепуганную беременную бабу с малым… «Не зная броду — не суйся в воду». Ждём. Когда вода будет.

Бросать полячку… не хотелось. Сказано же нашим народом: «бабе цена грош, да дух от нее хорош».

Рыкса понемногу оживала, что-то шила-штопала в «приданое» будущему младенцу, непрерывно щебетала про своих заборяков. Это такая разновидность кашубов, где Рыксин папа был большим начальником. Потом ему настучали по голове сильно, и сиротка отправилась в прислужницы-наперсницы к Самборине в Гданьск.

— А что у твоей княгини имечко такое… итальянское?

— Чегой-то италиянское?! И вовсе не италиянское, а наше самое исконное кашубское! У неё дед — Самбор. Первый князь Гданьский. А она вся в деда пошла. Только с дыркой. Хи-хи-хи… А раз пошли мы в баню. А я ей говорю: глянь, у тебя возле самого потаённого места, с правой стороны — родинки как крест у схизматов. Это знак: быть тебе замужем за православным. А то если муж католик — как же он туда сунется? Вот и сбылось как я предсказала.

Нарисовавшаяся в воображении цветная картинка группы юных прелестниц в бане, заставила меня приступить к рассказчице с однозначными намерениями. Впрочем, прервать её повествование такой рутинной мелочью было невозможно. Ни мои действия, ни принявший у меня вахту Сухан, не остановили её поток её мемуаров.