Борис Батыршин - Дорога за горизонт

Серб оказался для Д. О. П. настоящей находкой; сейчас он доводил до ума второй серийный образец двигателя внутреннего сгорания, не прекращая работ над дирижаблем «Россия», для которого этот мотор и создавался. Воздухоплавательный проект (не законченный в нашем варианте из-за чиновничьей волокиты и нехватки средств) развивался полным ходом; перед отплытием Особого Тихоокеанского отряда, на Охтинской верфи достраивали жёсткий каркас воздушного корабля. Костович рассчитывал поднять его в воздух уже осенью, и Георгий надеялся по возвращении из заграничного плавания пролететь над Петербургом на первом русском дирижабле.

Пока же двигатель Костовича приводил в движение динамо-машину на «Разбойнике». Пуск радиопередатчика, или как его называли, «отправительной эфирной станции», всякий раз становится целым событием. Сначала старший радиотелеграфист (инженер-механик Федя Оладушкин, розовощёкий, с девичьим пушком на щеках, до сих пор неловко чувствующий себя в мундире) даёт сигнал мотористу-кондуктору в «генераторную». Там начинался аврал – кондуктор-моторист вместе с приставленным к нему матросом раскручивают большой, похожий на велосипедное колесо маховик. В бронзовых цилиндрах вспыхивает смесь керосина со спиртом и двигатель принимается тарахтеть, плюясь за борт вонючим дымом. Дождавшись, пока мотор прогреется и заработает ровно, кондуктор включает возбуждение генератора, и на щитке загоралается угольная лампа Эдисона.

Наступал черёд Феди – тот включает пусковой реостат и запускал двух с половиной киловаттный умформер. Прибор гудит – сначала басовито как слон, потом всё выше и выше – и телеграфист помалу выводит реостат. Чуть поспешишь – охнуть не успеешь, как сгорят тонкие проволоки обмоток. Придавленный ответственностью Федя покрывается потом, стараясь сдержать невольную дрожь в руках, наизусть, как молитву, шепчет инструкцию:

«…затѣмъ медленно выводятъ пусковой реостатъ, пока якорь умфомера не придетъ во вращенiе; останавливаются и ждутъ, пока якорь не разовьетъ полнаго числа оборотовъ, послѣ чего выводят реостатъ быстрѣе.

Если, выводя сопротивленiе на реостатѣ, скользящiй рычагъ поставили на пятый контактѣякорь все еще не начинаетъ вращаться, то слѣдует немедленно быстрым движенiемѣ ввести реостатъ и выключить его, переведя на первый холостой контактѣ; после чего убѣждаются в исправности отдѣльных частей и правильности соединенiй…»

За стеной тарахтит «газовый мотор», сотрясая тонкие перегородки противной мелкой дрожью. Матросы на палубе озираются на хозяйство Оладушкина с почтением, стараясь на всякий случай, поскорее миновать радиорубку, от которой вверх, через белые грибки фарфоровых изоляторов тянется к мачте металлический тросик. Его жилы, крашеные в чёрный цвет, кое-где вытерты – из-под под краски тускло желтеет бронза. Тросик успел намозолить глаза и боцману и старшему офицеру; матросы без устали проклинали непонятное приспособление. Как известно, любой металл на военном корабле может находиться в двух состояниях – либо надраенным, либо покрашенным. Драить длиннющий тросик, прихотливо развешанный на головокружительной высоте оказалось делом немыслимым; приводить же в порядок лишь ту часть, что висит над самой палубой, не позволяла флотская пунктуальность. Оставалась краска. Но она никак не желала держаться на скрученных жгутом бронзовых жилках; там, куда можно было дотянуться кистью, тросик беспрерывно подкрашивали, но краска быстро облуплялась, бесстыдно обнажая металл. На «Корейце» была та же проблема; Иван как-то заметил, что вопрос с защитой антенны, наверное, как-то решался, да вот беда – в технических документах, с которыми работали создатели радиостанции, об этом нет ни слова. Видимо, когда лейтенант Рейнгартен составлял своё « Описанiе радиостанцiи системы «Телефункенъ» образца 1907 г», это вопрос давно уже был решён, перейдя в категорию очевидных. И вот поди ж ты… а сколько таких «мелких проблем» предстоит ещё решать в процессе освоения «наследия потомков»? И, наверное, поважнее, чем способ окраски корабельной антенны…

Но это всё потом. А пока – визжит умформер; «излучающая сеть» с громом и треском посылает в эфир радиоволны. Оладушкин, убедившись, что деликатное хозяйство исправно работает, берётся за настройку – крутит массивные ручки на массивной деревянной, лакированной панели. Ручки эти таковы, что провернуть их может только взрослый, в полном соку мужчина – вчерашнему студенту приходится нелегко. Время от времени Федя оставляет этот тяжкий труд и принимается трясти тонкими пальцами пианиста.

При самом большом везении, пуск радиотелеграфной станции занимает не меньше четверти часа; в результате всей этой кутерьмы корабли отряда обеспечивалась связью на расстоянии не более полутора сотен морских миль. И Оладушкин и Георгий, всякий раз наблюдавший за ритуалом пуска установки, и остальные «радисты», ожидающие своей очереди поработать, знали, что теоретически для радио нет границ. Но пока в их распоряжении лишь такие примитивные устройства, это так и останется теорией. Эфир ещё только предстоит покорять.

Во время стоянки в Копенгагене клипер посетили датский и сербский короли в сопровождении Российского императора. Всем троим показали станцию «эфирного «беспроволочного телеграфа», каковыми будут оснащаться все корабли и суда Императорского флота – и надо было видетб изумление на лицах гостей! Впрочем, на лице императора Александра было, скорее, выражение торжества – ведь это он сумел преподнести сюрприз своим венценосным собратьям.

Должен признать – если в истории флота и техники я худо-бедно ориентируюсь, то в области политической истории конца девятнадцатого века у меня зияет чёрная дыра. Или белое пятно – как кому нравится. И это, конечно, непростительно – ведь я в этом самом конце девятнадцатого века и живу. Мог бы, кажется, открыть инет и почитать…

Шизофрения, чувствуете? «Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша….»

Я на полном серьёзе полагал, что раз Сербия – то значит братушки-славяне, першие кореша. А датский король вроде как довесок – предоставит площадку для переговоров и отползёт себе в уголок, не отсвечивая.

И – надо было видеть, с каким ехидством поучали меня Волька и Никол! Хорошо хоть, хватило ума не соваться сразу с расспросами к Жоре…. то есть, прощения прошу, к Великому князю Георгию Александровичу. Вот стыдоба-то была бы…

В общем, главным действующим лицом оказался как раз датский король. Это наше время Дания – это так, скульптура Русалочки и Ганс Христиан Андерсен. А в здесь эта страна – довольно весомый субъект мировой политики и, к тому же, она крайне дружественна России. Родственные связи – великое дело: нынешняя императрица, Мария Фёдоровна в девичестве Дангмара Датская, принцесса этого маленького, но гордого государства. С ней я знаком лично – нас представляли императрице в марте прошлого года, после покушения и московских событий. Помнится, она произвела на отца двойственное впечатление, а мне вот показалась симпатичной. Это ей мы с Николом обязаны таким спешным зачислением в Морское училище.