Борис Батыршин - Дорога за горизонт

Супруга императора не слабо влияет на политику империи. Дания – давний союзник России, ещё со времён Петра Великого, а охлаждением отношений между с Германией, из которого и получилась в изрядной степени Первая Мировая, мы во многом обязаны именно Дангмаре. Она, видите ли, никак не могла простить злобным тевтонам череды прусско-датских войн из-за герцогств Шлезвиг и Гольштейн, в которые ухитрилась встрять ещё и Австро-Венгрия – где имение, а где вода! Что за бес европейской политики понёс австрияков вокруг всей Европы, в чужие, северные воды, я толком не разобрал, а только вложили им датчане классно – что не помешало подданным Франца-Иосифа объявить морской бой у Гельголанда своей победой.

В-общем, царствующая императрица занимает в Санкт-Петербурге неофициальный пост главы антигерманской партии. И это грустно – учитывая «тёплые» отношения с Британией и всё то, что может принести двадцатый век с его мировыми войнами. Я надеялся, что отец с дядей Макаром смогут повлиять на императора… объяснить ему, что ли…

Не могу сказать, что вовсе потерял эту надежду. Конечно, отец уехал в Африку, а дядя Макар с головой ушёл в свои медицинские проекты – но, насколько мне известно, государь внимательно изучает сведения о мировой политике, полученные из будущего. Вот и сейчас – зуб даю, он не просто так устроил эту встречу с датским королём и этим уродом Обреновичем!

Да простит меня друг Николка за то, что я дурно отзываюсь о его родственниках – но такого упыря ещё поискать! Карточный шулер, убийца, развратник, душитель патриотизма и в довершене списка – мелкий шантажист. Эти милые грешки можно было бы, наверное, простить, а то и обернуть к пользе дела – удобно, когда на главу государства есть столько компромата! – если бы Николкин дальний родич не продался бы с потрохами австриякам. Если история пойдёт своим чередом – в следующем году Милана Обреновича должны избавить от короны и выдворить из страны, так что его присутствие на сегдняшней встрече – нечто вроде сигнала австрийскому императору. Мол, знай, что у нас за вундервафля в рукаве – и заранее трепещи!

В Копенгагене нас с Николкой и Георгием переправили на датскую яхту. В её роскошном салоне мыустроили для коронованных особ лекцию на тему «что такое послание из будущего и с чем его едят». На её фоне особено пикантно прозвучало сообщение Александра о том, что «мой дорогой венценосный брат, вот этот юный гардемарин – на самом деле ваш родственник». Не знаю, что подумал Милан – а у меня в душе шевельнулось эдакое предчувствие. Как говорил один мультяшный персонаж – это «ж-ж-ж» неспроста…

На этом тема родственных связей Николки Овчиникова и династии Обреновичей сошла на нет, а нас засыпали вопросами. Спрашивали в основном, короли, иногда вставлял свои пять копеек Александр. Государь с самого начала заявил, что знания, которыми располагает гардемарин Семёнов во-первых неполны, а вторых – представляют собой важнейшую государственную тайну Российской Империи. И потому мне было дозволено отвечать только на те вопросы, которые сам царь сочтёт уместными. Через полтора часа я был выжат, как лимон. На датского короля жалко было смотреть – он то бледнел, то покрывался красными пятнами, то принимался нервно комкать снятые перчатки, чтобы скрыть дрожь в пальцах. А вот поганцу Обреновичу хоть бы хны – он, по моему, даже заскучал. Может он, и правда такой дурак, как о нём пишут? На вопросы о личной судьбе любого из европейских монархов батюшка-государь отвечать запретил – и видел бы вы как тревожно забегали глаза у короля Христиана! Мол – знает, знает медведь русский, про всё, что случится на много лет вперёд; знает – и молчит…

Что, страшно, салака датская? Погоди, то ли ещё будет!

А потом я запустил ролик о полётах в космос. Его мы с Никоновым подготовили ещё давно, в Питере, для слушателей особых классов, и теперь Государь решил попотчевать им своих августейших гостей.

Это что, тоже было спланировано заранее? Кто бы сомневался…

Нет, ну точно – «Бриан-голова! Я бы ему палец в рот не положил!» [79]

На шоу, кроме венценосцев присутствовало еще десятка два лразнообразных личностей из свиты монархов. И я не я буду, если завтра же пересказ этой беседы не появится в половине европейских газет, а кое-кто из этих лощеных адъютантиков не заработает на виллу в Швейцарии! Ну или хотя бы на бриллиантовое колье для очередной содержанки. И не может быть, чтобы наш государь об этом не подумал заранее… значит – расчёт? Нет господа мои, политику оставьте себе. А я лучше с радио возиться буду. Или якорь точить. Или макароны продувать. Для нервов, знаете ли, спокойне́е.

Уже на «Корейце», нас с Воленькой порадовали: во время стоянок в иностранных портах нам запрещено сходить на берег, иначе как в сопровождении офицера и двух вооружённых револьверами унтеров.

Не, ну добрые же дяденьки! Могли и в бронированной камере запереть…

Пароходик отполз мили на две вниз по течению. На берегу угрюмо колыхалось багровое зарево – там умирала Центральная Станция реки Конго. Плотная завеса тумана не могла скрыть пламя, бушевавшее на берегу; на фоне огня мелькали люди, и карабин в руках бельгийца-надсмотрщика дёргался, посылая смерть фигурам цвета эбенового дерева, с миндалевидными щитами и связками копий.

В самый последний момент Вентцель всё же заставил пароход сдвинуться с места. Машина запыхтела, проворачивая единственное решётчатое колёсо на корме и судёнышко отошло от берега, подняв со дна клубы илистой мути. Крокодилы, отдыхющие у берега, расползлись подальше от пыхтящего, шлёпающего плицами чудища.

Пока немец заканчивал ремонт, носильщики под присмотром вооружённых бельгийцев (Жиль, отстранивший начальника станции от дел, не доверял чёрным воякам), грузили на судно всё ценное. И в первую очередь – захваченное имущество русской экспедиции. Пленников переправили на борт заранее, и на счастье, не стали запирать в трюме. Ночь предстояло коротать на полубаке, возле кургузой медной мортирки с клиновым затвором, под охраной двух негров с ружьями. Пароход должен был отойти с утра, чтобы при свете дня преодолеть коварные песчаные косы, полусотней миль ниже по течению.

А ночью племена пошли на штурм.

Всех надёжных солдат и, разумеется, всех белых предусмотрительно переправили на пароход, так что мятежникам противостояли вооружённые чем попало работники плантации да пара десятков негров-стрелков со старыми пистонными ружьями. Их смели сразу – и тут же вспыхнули хижины «концлагеря», а вскоре ревущее пламя взметнулось над шахтными бараками. Огонь в считанные минуты охватил вышку подъёмника; с берега неслись адские вопли, завывания, крики боли и ужаса. Но Жиль, как и перепуганный комендант станции, только наблюдали как погибают в огне люди и брошенное имущество. С пароходика вразнобой застучали винтовки – толпа, бросившаяся, было, к берегу, отхлынула. Хотя, можно было и не стрелять: днища пирог предусмотрительно пробиты, а в воды Конго никто не рискнёт сунуться – крокодильи спины не видны в тумане, но они здесь, мерзкие чешуйчатые твари ждут своего часа.