Валерий Большаков - Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин

– Седьмой, тяни наверх.

– Тяну…

– Смотри хвост!

– Внимание, группе разворот. Курс ноль.

– Хользунов! Едрить твою… Уходи! «Фоккеры» сзади!

– У Батова мотор встал! Прыгнул!

– Кот, прикрой его!

– Хользунов сбит!

– Т-твою ма-ать…

– Готов второй! Зажгли свечечку!

– Володька, уходим вниз. Переворот.

– Я Седьмой, пробую набрать высоту.

– Миша, сзади сверху еще двое. Разворот!

– Кот, отходи под нас.

– Пятый, отбей!

– Уже!

– Пятый, набери еще метров двести.

– Я Пятый, принял.

– «Худые» на хвосте!

– Аллес капут.

Быкову стало жарко.

За бортом самолета было зябко и сыро, а с него пот тек.

Саднила шея, но все это были пустяки, дела житейские.

Шел бой, и его горячка владела Григорием, затмевая все болячки и недомогания.

Немецкие и советские истребители сходились и расходились, щедро выдавая пули и снаряды.

Кресты со звездами перемешались так, что в глазах рябило.

Перегрузка наседала и отпускала, небо и земля то и дело менялись местами.

Дикое неистовство выплескивалось из «иванов» и «гансов», но краснозвездные вели в счете.

«Мессы» с «фоккерами» один за другим срывались с небес, кутаясь в огонь, вытягивая черные и серые шлейфы.

Чуть ли не десяток пилотов из первой и четвертой эскадрилий пополнили свой список побед.

Не всем, правда, было суждено украсить борт своего самолета очередной звездочкой…

Немцы, как нация более рациональная, первыми вышли из боя, потянули на юг.

Парочка «худых» парила разбитыми радиаторами, но моторы пока не клинило. Остальные прикрывали подранков огнем пулеметов.

– Командир! – прорезался азартный голос Орехова. – Добьем?

– Отходим.

Очень быстро убийственная карусель замерла, наши и не наши разлетелись, оставляя на земле дымящиеся обломки.

Горе побежденным…

Настроение у Быкова было обычное.

Для приподнятости не хватало сущей мелочи – чтобы все были живы и здоровы.

Да, из его пилотов никто не пострадал, но и Хользунов ему не чужой, однополчанин все-таки.

А с Батовым что?

Вот, и морщишь лицо…

Григорий неожиданно подумал, а что же с ним самим случилось в тот «роковой» день, 5 марта?

Не здесь , а там ?

Может, тамошний Быков и не почувствовал ничего при этом… как бишь его… ментальном переносе?

Добил пиндосовский «Тандерболт», да и повернул к Широкино?

Или, как говорится, скоропостижно?.. Душа-то отлетела… Вернее, перелетела.

На новое ПМЖ.

Или теперь две одинаковые души сосуществуют в мироздании, разделенные семидесятью годами?

Сейчас ты договоришься, усмехнулся Быков.

Уже о переселении душ речь пошла. А еще атеист! Не стыдно?

Пропесочить бы тебя на партсобрании, выбить всю дурь из головы…

Впереди, за бесконечной кудрявостью леса, Григорий заметил давнишнюю звонницу, их единственный ориентир.

Сама церковь лежала в руинах – то ли бомба угодила, то ли рьяные безбожники снесли, – а башня колокольни стояла несокрушимо.

Ободранная, с оголенной кирпичной кладкой, она неприятно напоминала освежеванное тело.

Ну, хоть с курса не сбились…

Самолеты с «пятеркой» и «семеркой» на борту по-прежнему летели левее.

Микоян с Котовым обошли звонницу со своей стороны, Быков – со своей.

Лес впереди на секундочку расступился, открывая широкую дорогу с полуторкой, торчавшей поперек ямистой «проезжей части».

К грузовику была прицеплена повозка-рама, с которой задирала тонкий ствол зенитная 25-мм пушка образца 1940 года.

Вокруг нее суетились непонятные личности в штатском.

Все это очень быстро ушло из поля зрения, а в следующее мгновенье перед «Яком» вспухли дымные клубы разрывов. Самолет вздрогнул – осколки порвали обшивку крыла, пробили капот, чиркнули по фонарю, оставляя белесую борозду.

– Твою медь!

Быков резко вывел истребитель из-под огня и заложил вираж.

– Внимание, группа! Обстрелян неизвестными зенитчиками!

Описав круг, «Як» вышел на неведомых стрелков со стороны солнца.

Нос самолета наклонился в крутом пике, еще немного… Пикирование стало пологим, и Григорий вмял пальцем гашетку.

«Як» сотрясся от очередей.

Снаряды и пули прошили полуторку от заднего борта до кабины – щепки, жестянки, осколки так и брызнули.

Двоих или троих зенитчиков порвало, а прочие порскнули в стороны.

«Колорад» поднял свой самолет выше, пропуская седьмой и пятый номера.

Микоян с Котовым добавили, изрешетив кабину полуторки.

– Может, это партизаны? – засомневался Орехов.

– А им что, повылазило? – откликнулся Кот. – Красных звезд не видно?

– Разберемся, – буркнул Быков. – Уходим.

…– Вторая эскадрилья – по самолетам! Первая и четвертая – ожидать в готовности!

Моторы ревели, не переставая.

Одни истребители взлетали, другие давно уж были в небе, помогая пехоте удерживать линию фронта, а третьи кружили, ожидая очереди на посадку.

Дул сильный боковой ветер, поэтому все самолеты взлетали и садились чуть ли не поперек ВПП.

Инженеры, техники, механики, мотористы работали, как черти – надо было за каких-то двадцать минут подготовить самолеты к повторному вылету.

Дозаправить, пополнить боекомплект, осмотреть сам истребитель и его мотор, все проверить, где положено, подтянуть, где надо, починить или заменить.

Воняло эмалитом – это перкалью заделывали пробоины.

Звякали ключи, трещали ручные помпы, перекачивая горючее из бочек в самолетные баки, и все это действо перемежалось матерками да резкими командами.

Бедный Вавула бегал вокруг «Яка» с двенадцатым номером, потный и красный, но какой-то спокойный – Сталин больше не ругал его и не угрожал пистолетом, как ранее.

Совсем другим человеком стал!

9 марта войска Северо-Западного и Калининского фронтов усилили натиск на противника, и 32-й полк, как только мог, поддерживал наступление 1-й ударной армии.

Иной раз пилоты работали вместе с «братским» 169-м авиаполком, сживая со свету «Мессершмитты», «Фокке-Вульфы» и прочие «Хеншели».

Лейтенант Батов нашелся – выбрался к танкистам, те помогли добраться до «родного» аэродрома.

Но, видать, заклятье какое лежало на лейтенанте – только его посадили на новый «Як-1», на днях починенный рукастыми парнями из ПАРМа, как в тот же день Батова опять сбили.

Быков со своими крутился неподалеку и видел, как белый купол парашюта опускается точнехонько на немецкие окопы.

Темно-серые фигурки уже бежали к вероятному месту приземления… «Хенде хох, руссиш швайне!»?

Решение пришло, как наитие.

Григорий направил самолет к парашютисту и сделал вокруг него вираж.

Батов под парашютом метнулся следом за самолетом, попадая в турбуленцию, и даже немного приподнялся кверху.