Роман Злотников - Разговор с Вождем

Пока болтался под куполом, успел осмотреться, с огромным облегчением заметив в небе еще парочку белых пятен раскрывшихся парашютов. Значит, не ему одному удалось спастись, отлично! Плохо, что ветер достаточно сильный и пилотов относит друг от друга. Так, а внизу у нас что? Внизу оказался небольшой лесок: с высоты Захаров видел в нескольких километрах его дальнюю опушку, а прямо под ним – прорезанный небольшой речушкой, вдоль которой шла грунтовая дорога, луг. Повезло, с раненой рукой только не хватало на лес приземлиться! Да и со здоровой, если так подумать, тоже приятного мало, убиться, наверное, не убился бы, но что-нибудь себе точно сломал. Он и с парашютом прыгал-то всего дважды, еще во время обучения в летном училище, а уж приземление на деревья курсанты и вовсе изучали исключительно теоретически, как нечто крайне нежелательное и опасное.

Над головой, скрытый от взгляда шелком купола, прошел на низкой высоте самолет, судя по звуку, немецкий, и комэск внутренне похолодел: ему-то что тут нужно?! Ну, не за парашютистами же охотиться? Неужели немецкому пилоту придет в голову, словно в тире, расстреливать беспомощных летчиков, пусть и из противоположного лагеря? Ведь в следующий раз они могут поменяться местами, и под куполом будет болтаться уже он сам. И тогда любой из наших уже без колебаний нажмет на гашетку…

Как выяснилось в следующую секунду, Захаров, к сожалению, не ошибся, и в голову гитлеровца пришло именно это. Двумя смертоносными швейными машинками заработали пулеметы, и очереди пересекли висящую на стропах фигурку одного из летчиков, того, что спускался ближе к Александру и на несколько сотен метров выше. Видимо, пули перебили ремни подвесной системы и часть строп, и купол съежился с одной стороны, превращаясь в хлопающую на ветру вытянутую тряпку, потерявшую способность выдерживать вес человека. Впрочем, стремительно падающему вниз человеку, косо обвисшему на оставшихся ремнях, уже было все равно…

Капитан скрипнул зубами от бессильной ярости, захлестнувшей все его существо. «Да что ж ты, тварь, делаешь?!» Немец же издевательски качнул крыльями и отвалил в сторону, набирая высоту и готовясь к новому заходу. Интересно, кого он выберет следующей жертвой, того пилота, что спускается в километре, или Захарова? Обидно, до земли всего ничего осталось, но истребитель-то не обгонишь. Да и внизу он все равно будет прекрасной мишенью на фоне травы.

В этот миг сверху раздался до боли знакомый «голос» мотора родного «И-16», бросившегося на помощь попавшим в беду товарищам, затарахтели скорострельные ШКАСы, и фашист мгновенно потерял интерес к спасшимся русским пилотам, переключаясь на куда как более опасную цель. Спустя еще полминуты капитан, спружинив ногами, уже катился по траве, гася скорость и зло шипя от боли в раненом плече…

Оставив пока в покое другие наземные цели, немцы сосредоточили удары своей авиации по советским аэродромам.

Наши истребители, пытающиеся прикрыть свои бомбардировщики, «работающие» по движущимся на восток колоннам противника, оказались в очень сложной ситуации: им было тяжело противостоять настоящему «конвейеру», когда «Мессеры» непрерывно атаковали садящиеся для заправки и пополнения боеприпасов самолеты. Рассредоточение по десятку площадок помогало, но немцы довольно оперативно вычисляли новые цели и наводили на них все новые и новые эскадры своих «экспертов».

33-й истребительный полк майора Николая Акулина в воздушных боях потерял до половины наличной техники, но основные, самые страшные потери подразделение понесло во время налета противника на запасную площадку, найденную комэском Захаровым за два дня до войны: немцы сожгли шестнадцать истребителей, застав их в момент заправки топливом.

Техники самоотверженно пытались восстановить хоть часть самолетов, безжалостно снимая запчасти с наиболее поврежденных, но хороших, грамотных авиационных техников мало: сказывается масштабное предвоенное урезание штатов авиационно-технического состава. Благодарить за это нужно арестованного накануне войны (и чуть позже расстрелянного по приговору суда) генерал-лейтенанта Павла Рычагова. Ведь по нормативам, утвержденным тем же «невинно пострадавшим от кровавой гэбни» генералом, этого небольшого количества личного состава вполне хватало для обслуживания одного самолето-вылета истребителя в день (и одного самолето-вылета бомбардировщика в два дня). Планировалась совсем другая воздушная война – малой интенсивности. Только немцам об этом забыли сказать – на каждый наш вылет они делают три-четыре.

А еще фашистский воздушный «конвейер» заставляет советские истребители отвлекаться от своего прямого предназначения – прикрытия собственных бомбардировщиков и уничтожения вражеских для обороны своих аэродромов. На пике противостояния треть исправных машин вынуждена постоянно барражировать в воздухе. Мало того, отсутствует хоть какое-то осмысленное управление наличными силами авиации. Из штаба ВВС не приходит никаких приказов, распоряжений, данных разведки, целеуказаний. В результате доблестные советские военно-воздушные силы вынуждены вести свою, отдельную войну, мало пересекающуюся с наземными действиями: полки штурмовиков и бомбардировщиков вылетают на задание по личным просьбам чудом дозвонившихся до штабов авиаподразделений командиров сухопутных войск, избиваемых с неба и земли. Или поднимаются в небо, имея приказ: атаковать любые подвернувшиеся на пути вражеские части и соединения. А кто-то летел на цель, согласно старым, довоенным директивам…

Первую атаку гитлеровцев оборонявшие Крепость пехотинцы и пограничники отбили достаточно легко и с минимальными потерями. Уверенные, что после получасового массированного артиллерийского удара по заранее разведанным целям, которыми стали казармы, стоянки автотехники и склады, ожидать массированного сопротивления не приходится, и уцелевшие безоружные русские сейчас ошарашенно мечутся по территории, немцы без особого опасения двинулись вперед.

Атака началась одновременно по нескольким направлениям. Солдаты 45-й пехотной дивизии Вермахта штурмовали валы Крепости, стремясь с ходу захватить Тереспольское и Волынское укрепления и выйти к Тереспольским и Холмским воротам, открывающим прямую дорогу в Цитадель. О том, что мосты заминированы и подготовлены к уничтожению, они, разумеется, не знали. Впрочем, пока не падут Госпитальный и Западный острова, Гончар и не собирался отдавать команду на подрыв. Каналы не столь широки, надолго оснащенных десантными плавсредствами немцев это не задержит, поэтому стоило дождаться подходящего момента. Например, обрушить мосты вместе с живой силой, а лучше – техникой противника.