Роман Злотников - Разговор с Вождем

Наводчик немецкого «Pz-IV Ausf. D» убедился, что цель поражена, и перенес внимание на другой стремительно рвущийся к шоссе русский танк…

Капитан Василий Мартынцев, командир отдельного противотанкового дивизиона 22-й танковой дивизии, вытирая с лица слёзы (а вернее, размазывая их по пыльной физиономии), смотрел на героическую гибель последних машин 143-го танкового полка родной дивизии.

Смотрел, беззвучно плакал, сжимал кулаки и… молчал. Потому как десяток советских танков, вспыхивая один за другим, делали сейчас самое главное – разворачивали немецкие панцеры кормой к позиции противотанкистов. И пока большая часть фашистов не развернется, подставляя уязвимые места, капитан стрелять не рисковал – он, бедолага, просто не имел представления о тактико-технических характеристиках немецких танков, толщине их брони, скорости, калибрах орудий [19] В 1940 году специальная закупочная комиссия под руководством наркома черной металлургии Ивана Федоровича Тевосяна приобрела в Германии (совершенно официально) несколько образцов немецких танков. Данные образцы были тщательно исследованы, а затем проверены на танковом полигоне в Кубинке (обстреляны со всех дистанций всеми имеющимися в РККА орудиями), но результаты этих испытаний так и не поступили в войска, попав в архивы ГАУ. Кто в этом виноват, так до сих пор и не выяснено. . Поэтому бить решил только наверняка – в задницу или в бочину: там-то броня у любого танка, что нашего, что вражеского, всегда слабее.

Противотанковый дивизион – это всего-навсего восемнадцать легких орудий «53-К». Против всей танковой группы Гудериана – немного. Да и «сорокапятка» – далеко не чудо-оружие… Это только в фильме военной поры после одного-единственного залпа батареи «53-К» поле боя покрывается гигантскими столбами разрывов. А когда спадает пыль, взору зрителя предстает апокалиптическое зрелище двух десятков горящих вражеских танков [20] Кинофильм «В 6 часов вечера после войны» (1944 год). . Именно ТАК противотанковые пушки калибра сорок пять миллиметров НЕ РАБОТАЛИ.

Но если стрелять супостату в спину с дистанции в триста-четыреста метров… Скорострельность «сорокапятки» – пятнадцать выстрелов в минуту, а бронепробиваемость на таком расстоянии – до 50 миллиметров гомогенной брони. Шансов у доблестных немецких панцерманов практически не было – артиллеристы, только что ставшие свидетелями гибели своих однополчан, злобно матерясь под нос, стреляли точно и быстро, перекрывая любые довоенные нормативы. И всего через три минуты на поле боя изрядно добавилось жирных дымных столбов.

Приземлившись, капитан Захаров отстегнул ремни подвесной системы, опасаясь, что парашют потащит его по земле, и обессиленно растянулся на траве, глядя в лазоревое небо, где продолжался воздушный бой. Или, если уж начистоту, то никакой не бой, а добивание последних уцелевших машин его эскадрильи. Вот очередной «Ишачок» не успел увернуться от атакующего пикированием сверху «сто девятого», и небесную синь перечеркнула еще одна траурная дымная полоса. Самолет почти сразу свалился в крутой штопор, и перегрузка не позволила пилоту выброситься из кабины. А возможно, он к этому моменту уже был мертв… Спустя минуту из-за недалекого леса, за верхушками деревьев которого скрылся падающий истребитель, донесся приглушенный расстоянием гул взрыва.

Александр зло скрипнул зубами – потери, снова и снова потери! Если подобное происходит сейчас и на других участках фронта, то скоро не только тридцать третьему ИАПу не на чем станет воевать… и некому. Увы, но стоит признать, что немецкие самолеты более мощные. Эх, были б у них в полку новые «МиГи» или «Яки», тогда б и разговор с немцами шел на равных, а так? «И-16» был отличным истребителем лет пять назад, но сейчас что он, что «Чайка» проигрывает более современным немецким машинам. Да и пилоты у них, что уж тут, обучены получше – не тот пока у наших класс, не тот. Настоящий пилотаж, которому позавидует любой ас Люфтваффе, могут показать разве что те, кто успел повоевать в Испании в тридцать седьмом или на Халхин-Голе в тридцать девятом. Но сколько их в боевых частях – единицы! Кто в тылу, на должностях инструкторов летных училищ, кто комиссовался по состоянию здоровья, ну а кто и вовсе осужден или даже расстрелян после, мать их, недоброй памяти ежовских чисток…

Пошевелившись, Захаров коротко застонал от боли в раненой руке. Так, хватит валяться, нужно осмотреть рану и перевязаться. Если, конечно, сможет, с одной-то рукой. С усилием сев, Александр после нескольких минут мучений, сопровождаемых стонами, матом и злым шипением, высвободил из серого авизентового [21] Авизент – тяжелая хлопчатобумажная ткань специфического плетения, сходная с брезентом. комбинезона левую руку. Похоже, повезло, ранение определенно сквозное, пуля навылет пробила бицепс, не задев кость. Вытащив из кармана перевязочный пакет, летчик разорвал прорезиненную оболочку и кое-как перевязал рану, помогая себе здоровой рукой и зубами. Вроде нормально, по крайней мере кровь остановилась. Все, нужно уходить, нечего немцам глаза мозолить, словно прыщ на заднице. Сколько тут до опушки, с полкилометра примерно? Вот туда он и двинет, а дальше – по обстоятельствам. Нужно поскорее добраться если не до аэродрома, то хотя бы до расположения любой нашей наземной части, а то иди знай, где сейчас гитлеровцы.

Передернув затвор табельного «ТТ» и переложив пистолет в правый набедренный карман, чтобы был под рукой, Захаров, чуть заметно прихрамывая, двинулся в сторону леса, стараясь как можно скорее скрыться под защитой деревьев. О недавнем происшествии напоминал лишь колышимый легким ветерком шелк распластавшегося на траве парашютного купола да обрывки использованного бинта, кое-где заляпанные начинающей подсыхать кровью.

– Товарищ лейтенант, как вы? – Склонившийся над сидящим у комля дерева Сазовым красноармеец осторожно потряс его за плечо. – Нужно уходить, вы ж сами сказали, привал только десять минут. Не ровен час, немцы появятся, тут дорога недалече, шум моторов слышен. Слабенько совсем, но расслышать можно.

Выглядел командир первой батареи неважно: во время боя с ворвавшимися на позицию гитлеровцами он получил два ранения. Первая пуля, прошедшая по касательной, перебила два ребра, а вторая прошла навылет через предплечье правой руки, только чудом не зацепив кости. Сами по себе ранения не особо тяжелые, однако глубоко дышать лейтенант, грудь которого стягивала тугая повязка, теперь не мог. Так что о быстрой ходьбе, еще и по лесу, не приходилось и думать. Да и кое-как перебинтованная неопытными в медицинском плане батарейцами рука, подвешенная на шею петлей из поясного ремня, сильно болела, особенно при ходьбе, и Алексей поддерживал ее здоровой рукой. Обе повязки уже обильно пропитались кровью, но сменить их оказалось нечем: как выяснилось, индивидуальных пакетов у пятерых уцелевших артиллеристов нашлось только два, и оба ушли на его перевязку. Еще двоим легкораненым, наводчику второго орудия Еременко и заряжающему третьего Иськову пришлось довольствоваться распущенными на полосы исподними рубахами. Конечно, можно было взять бинты у гитлеровцев, но в тот момент, когда они, уничтожив оставшиеся боеприпасы и транспорт, спешно покидали разгромленную батарею, никто об этом не думал, брали только трофейное оружие и боеприпасы, стараясь как можно скорее уйти от возможного преследования поглубже в лес. И вот уже второй час шли, стараясь двигаться вдоль дорог, к своим. Карты у лейтенанта с собой не имелось, но в том, что пробираются они в верном направлении, он не сомневался: где канонада, там и запад, где потише, соответственно, восток. Как тут заблудиться? Вот только скорость движения была, мягко говоря, низкой, в основном из-за него…