Майкл Салливан - Возвышение Нифрона

— Но я должен был умереть, — сказал он.

— Жаль вас разочаровывать, но я решила, что живым вы принесете больше пользы, — улыбнулась она.

Парень нахмурился.

— Пользы? Кому?

— Сейчас совсем не время думать об этом. Вам нужно спать.

— Нет! Ответьте мне! Я не стану помогать империи, в этом можете быть уверены!

— Конечно же нет. Нам нужна ваша помощь, чтобы отобрать у них город.

Эмери изумленно посмотрел на нее, переводя взгляд из стороны в сторону.

— Я не понимаю.

— Я слышала вашу речь в «Веселом гноме». Ваш план действительно хорош, и мы осуществим его через два дня, поэтому вам нужно отдыхать и набираться сил.

— «Мы»? О ком идет речь? Кто вы? Как вам это удалось…

Ариста улыбнулась.

— У меня имеется кое-какой опыт…

— Опыт?

— Скажем так, я не впервые спасаю королевство от коварного предателя, который пытается узурпировать трон. Все будет хорошо. Просто поспите. Все…

— Постойте! Вы сказали, вас зовут Ариста ?

Она кивнула.

— Вы принцесса Меленгара!

Она снова кивнула.

— Но… но как? Почему? — Он попытался сесть, опираясь дрожавшими от слабости руками о кровать.

— Успокойтесь, — твердо сказала Ариста. — Вам надо отдыхать. Я говорю серьезно.

— Но я не должен лежать в вашем присутствии!

— Должны, если я вам велю, а я вам велю делать именно это.

— Я… я просто не могу поверить… Почему… Зачем вы здесь?

— Я здесь, чтобы помочь.

— Это просто невероятно!

— Вы страдаете после побоев, которые убили бы любого! Надеюсь, вы достаточно умны, чтобы понимать, что должны были погибнуть. А теперь немедленно ложитесь спать. Это приказ. Понимаете?

— Да, ваше величество.

Она улыбнулась.

— Я не правящая королева, Эмери, а всего лишь принцесса. Король — мой брат.

Эмери выглядел смущенным.

— Значит, ваше высочество.

— Я бы предпочла, чтобы вы называли меня просто Аристой.

Эмери открыл рот от изумления.

— Попробуйте.

— Но это неправильно.

— А разве правильно отказывать принцессе? Особенно если она спасла вам жизнь.

Он медленно покачал головой и робко произнес:

— Ариста.

Она улыбнулась, затем вдруг наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Спокойной ночи, Эмери, — сказала она, выходя из комнаты.

Спустившись по лестнице, она вышла из темного дома на улицу. Стояла тихая ночь. Как и предполагал Адриан, небо было ясным, на черном фоне сияло множество ярких звезд. На улице Беннинг, в коротком переулке, который заканчивался тупиком, где стоял каретный дом Данлапов, было пусто.

Ариста никогда не появлялась на улице одна. Ее всегда сопровождал Хилфред, следовавший за ней словно тень. Она скучала по нему, но сейчас наслаждалась своим одиночеством. Всего неделю назад она покинула Медфорд, но чувствовала себя уже совсем другим человеком. Она всегда боялась, что ей суждено прожить жизнь привилегированной дамы, беспомощной и глупенькой. Благодаря Алрику, назначившему ее послом, она избежала этой участи, хотя в своих действиях была не менее ограничена и отдавала себе отчет в том, что является обыкновенным гонцом, только более известным в силу принадлежности к королевской семье. Теперь же она впервые почувствовала, что нашла свое настоящее призвание.

Она начала тихо напевать. Заклинание, которое она использовала против рыцарей серета, сработало, хотя никто не учил ее это делать. Она сама изобрела его, опираясь на похожую идею и общее знание Искусства. Она изменила его так, чтобы оно атаковало кровь в их жилах.

«Вот что делает это искусством ».

В ее знании магии и в самом деле имелся пробел, но восполнить его невозможно было при помощи учителей. Эсрахаддон ничего не скрывал от нее. Пробелом была реальность магии. Учителя могли научить только основным техникам и методам, но, зная лишь теорию, человек никогда не смог бы стать художником. Никто не мог научить творчеству или воображению. Искра должна идти изнутри. Нечто уникальное, нечто, открытое самим человеком, шаг к пониманию, неожиданное осознание необычного сочетания обыкновенных элементов.

Ариста знала, что это правда. Знала с тех пор, как убила рыцарей, и это знание одновременно волновало и пугало ее. Ужасная гибель серетов только подтверждала это кошмарное знание. Однако теперь, стоя в одиночестве во дворе под покровом теплой летней ночи, она приняла это как должное, и чувство это было захватывающим. Конечно, здесь крылась и опасность, но она опьяняла и манила ее. Ариста с трудом сдерживала чувства. Вспомнив предсмертные крики рыцарей и их жуткие лица, она, опомнившись, пришла в себя. Ей не хотелось раствориться в этой силе. В ее воображении Искусство представилось огромным чудовищем, драконом, которому ничто не может противостоять. Дракон жаждал вырваться на свободу, и это пугало. Она поняла, сколь мудр был Аркадиус, учивший обуздывать страсть, к которой сейчас ей довелось прикоснуться.

Ариста поставила свечу на землю и очистила разум, чтобы сосредоточиться.

Подняв руки, она коснулась пальцами воздуха, словно нежно потрогала некий невидимый предмет. Сила вибрировала, как струна арфы. Ее тихий напев перешел в громкоголосое пение. Это не было словами, которым обучал ее Эсрахаддон, но и не заклинаниями Аркадиуса. Слова принадлежали только ей. Кончиками пальцев она чувствовала ткань вселенной и с трудом сдерживала возбуждение. Она ударила по струнам своей невидимой арфы и поняла, что может сыграть отдельные ноты или аккорды, всю мелодию, множество различных вариаций. Возможности творчества поражали воображение и были столь многочисленны, что это ошеломляло. На то, чтобы понять силу, которой она теперь владела, понадобилась бы не одна жизнь. Однако этой ночью перед ней лежала простая, ясная задача. Взмах руки и изгиб пальцев, словно она прощалась с кем-то, и в это мгновение свеча погасла.

Подул ветер. На сухой улице взметнулась пыль. Старые листья и травинки поднялись в воздух. Звезды исчезли за густыми темными тучами, затянувшими небо. Она услышала, как звук отскочил от жестяной крыши. Он пропел, скользнув по металлу, припев ее песни, и она рассмеялась, когда, подняв лицо к небу, почувствовала первые капли дождя.

Потолок великолепной тронной залы представлял собой купол небесно-голубого цвета с нарисованными на нем пышными белыми облаками, какие бывают в теплый летний день. Картина была громоздкой и скучной, но Модине она казалась красивой. Девушка не помнила, когда в последний раз видела настоящее небо.

После Дальгрена ее жизнь превратилась в кошмар, полный размытых страшных видений и образов, которые она не могла, да и не хотела удержать в памяти. Она не представляла, сколько времени прошло со дня смерти ее отца. Это не имело значения. Ничто не имело значения. Время волновало лишь живых, а если она что-то и знала наверняка, так только то, что мертва. Она стала призраком, парившим, словно во сне, подталкиваемым незримыми руками, повинующимся бесплотным голосам. Но теперь что-то переменилось.