Владимир Торин - Амальгама

Про задание товарища Сталина наблюдать за всем происходящим Шеломов помнит до сих пор и одно время, вследствие успешной торговли сумев произвести изрядные накопления наличных средств (в его подвалах в момент моего попадания в Брюгге находилось около центнера золотых монет и не менее трех центнеров серебряных), хотел даже ехать на Русь. Но затем, выяснив, что там пока феодализм, отказался от этой мысли.

Видя, что его возвращение задерживается, Шеломов предпринял самостоятельные шаги к возвращению обратно и, используя прежние контакты с семейством Арнольфини, заказал в Венеции зеркало, аналогичное тому, при посредстве которого он попал в Брюгге. Знаю, что получить это зеркало ему помогали члены монаршей фамилии и стоило оно Арнольфини каких-то баснословных денег.

Однако, невзирая на неоднократные попытки как-то активизировать зеркало, у него так ничего и не получалось. Помня про задание товарища Сталина подать какой-либо знак о себе в будущие времена, он пригласил к себе известного художника Ван Эйка якобы для того, чтобы тот нарисовал его и жену в домашней обстановке. Несмотря на то что такого странного портрета знаменитому художнику никто никогда не заказывал, Ван Эйк согласился. Позировал Шеломов таким образом, чтобы в центре картины было расположено венецианское зеркало, а отражение в нем не вполне соответствовало бы происходящему в комнате: там должны были быть нарисованы дополнительные персонажи, символизирующие возможность прохода сквозь зеркало в другие времена.

Это был первый знак. Второй заключался в том, что Шеломов попросил художника написать на самом видном месте картины, что он (Шеломов) там был (в смысле, в зеркале). Тут, правда, получилась неувязка: Шеломов просил указать про него самого, а Ван Эйк не понял заказчика и написал: «Johannes de Eyck fuit hic», что в переводе с латинского означает: «Ян ван Эйк был здесь».

После того как я ему открылся, у нас с Шеломовым возникли самые доверительные отношения. Он выделил мне в своем доме комнату для проживания, неоднократно выделял мне деньги на мелкие расходы и, посчитав, что я, как старший чин НКВД, смогу разобраться с работой зеркала, тоже отдал его мне для дальнейшего изучения.

Поначалу мои попытки активизировать его также оказались безуспешны, и я хотел вернуть зеркало владельцу, но тот отказался его взять, заявив, что его вид является для него причиной апатии и плохого настроения, в силу чего данное зеркало осталось в моей комнате висеть над изголовьем кровати.

Отчего оно вновь заработало спустя почти год, я не знаю, однако это случилось ориентировочно в ноль часов тридцать минут 16 сентября 1436 года. Что именно включилось в зеркале либо в его раме – выяснить не удалось в связи с моей спешкой. Как выглядело работающее зеркало, также сообщить не могу – место на стене, где оно висело, было закрыто густым туманом, в котором визуально наблюдались некие искры. Кроме того, мне все время слышался исходящий от него звук. Последний был негромким, но каким-то манящим (более точное слово подобрать затрудняюсь).

Вначале я хотел бежать за Шеломовым и предупредить его, но затем решил проверить, действительно ли работает именно оно. Я протянул руку, чтобы нащупать зеркало, а все дальнейшее произошло мгновенно. Меня словно втянуло туда, или, если точнее, накрыло неким куполом, и очнулся я уже здесь, в 1980 году, в подвале Горьковского исторического музея, среди музейных запасников.

Признаю, что я действительно сломал несколько ценных экспонатов, но сделал это не специально, а в связи с моими попытками сориентироваться в окружающем меня темном помещении. Готов понести за это заслуженное наказание. То, что от меня разило спиртным, тоже легко объяснимо – мы накануне вместе с Петром Шеломовым выпили несколько бутылок бургундского вина, поминая его усопшую жену Марию, так мастерски изображенную на картине товарищем Ван Эйком.

То, что я оказывал сопротивление прибывшим на вызов работников музея сотрудникам правоохранительных органов, – неправда. Я просто попытался взять обломки того самого зеркала, благодаря которому попал в это время и которое случайно разбил. Считаю, что его необходимо немедленно отправить на экспертизу в один из научно-исследовательских институтов, равно как и раму, в которой, вполне вероятно, и заключен механизм перемещения человека в прошлое и обратно. Возможно, я был излишне возбужден, пытаясь доказать милиционерам всю важность этих обломков, но ни в коем случае не кидался на них с этими обломками, равно как и не угрожал ими, а попросту наглядно демонстрировал их, пытаясь растолковать необходимость их исследования.

Единственное, что я просил у милиции, – доставить меня в ближайшее отделение Комитета госбезопасности, так как в связи с тем, что успел за время своего предыдущего пребывания в XX веке дожить до 1991 года, обладаю сведениями, составляющими государственную тайну, которые готов сообщить лично вам, Юрий Владимирович, либо тому должностному лицу, которое вы пришлете для выяснения всех обстоятельств.

Касаемо хищения ряда ценных музейных экспонатов из запасников, найденных у меня при обыске (имеются в виду золотые и серебряные фламандские монеты, найденные в моих карманах), сообщаю, что они никогда не принадлежали музею, а были даны мне тем же Шеломовым в XV веке на мелкие расходы.

Но в первую очередь настаиваю на принятии экстренных мер, чтобы ни подрамник, ни обломки зеркала не выкидывали на свалку, где их впоследствии будет крайне затруднительно отыскать на предмет проведения дальнейших их исследований.

Это письмо я передаю одному из наших санитаров, Фролову С. Б., который согласился бросить конверт в почтовый ящик, минуя заведующего психиатрической больницей Снежневского А. В., так как информация здесь содержится очень важная, а товарищ Снежневский А. В. к этому относится совершенно наплевательски, ежедневно вкалывая в меня какие-то лекарства, от которых я, чего доброго, могу действительно стать сумасшедшим.

Уважаемый Юрий Владимирович, прошу Вас принять срочные меры! Ведь скоро Вас тоже не станет и тогда в стране вообще начнется черт знает что!

Подполковник КГБ СССР Сиротин Николай Иванович,

18 ноября 1980 года,

г. Горький, ул. Июльских Дней, 28,

Психиатрическая больница № 2,

отделение терапии психических и поведенческих расстройств.

Резолюция (жирным красным карандашом, через текст): «Коллеги, пр. заменить препараты с традиц. психотропных на усиленные. Очевидно, что ситуация сложная, возбуждение не спадает. 18.11.80». Подпись (неразборчиво).