Владимир Торин - Амальгама

Словом, красноречие генерал-майора Муравьева и его вдохновенное повествование пропали даром – бывший декабрист так и не дождался выхода в свет увлекательного романа о колдовском зеркале бывшей жены Наполеона.

А само зеркало продолжало висеть на стене в одной из комнат губернаторского дворца. Но когда спустя три года его владелец по высочайшему монаршему повелению был отставлен от должности нижегородского военного губернатора и назначен сенатором с переводом в Москву, зеркало так и осталось висеть на стене, ибо управляющему, который руководил сборами имущества, показалось негоже везти его в Первопрестольную. Еще подумают, чего доброго, что у господина генерал-лейтенанта, коим Муравьев к тому времени стал, нет средств, дабы купить новое зеркало, прямое, не столь тусклое и в гораздо лучшей раме.

Преемник же Александра Николаевича, въехав в его резиденцию, также отнесся к зеркалу без малейшего пиетета. Более того, ничегошеньки о нем не ведая, в том числе и кому оно принадлежало ранее, до Муравьева, он отправил зеркало в ссылку, в большущий подвал, расположенный под губернаторским дворцом, где постепенно скапливались отжившие свой век вещи, выкинуть которые рука не поднималась, так как было жалко, но и для комнат они уже не годились.

Единственный шанс вынырнуть на свет появился у зеркала на заре советской власти, когда в соответствии с декретом Совета народных комиссаров РСФСР «Об учете и регистрации предметов искусства и старины» содержимое подвала губернаторского дворца было подвергнуто тщательной инвентаризации. Однако и тут произошла осечка. Дюжий матрос, входивший в комиссию по оценке будущих экспонатов (мало ли что взбредет в голову этим прихвостням буржуазии, к коим моряк причислял всех «недорезанных тилигентов»), поначалу не возражал против зеркала. Однако чуть погодя он, прищурившись, разглядел на раме миниатюры, сюжеты коих пришлись ему решительно не по нраву. Рявкнув, что оные картинки все как одна опиум для народа, мать их туды за ногу вместях с церквой и попами, он, в подтверждение справедливости своих слов, с высоты своего гренадерского роста сильно шарахнул кулаком по еще одному отобранному экспонату – столику с затейливой инкрустацией.

Робкие возражения специалистов, что все художники писали полотна на божественные темы и картины эти оставлены более высокими комиссиями в Москве и Петрограде, матрос отмел мгновенно, ехидно заявив:

– Так то – картинки, а тут – простое зеркало – понимать надо! К тому ж порченое: эвон неровное какое-то, вспучившееся, да и тусклое вдобавок. – И он, поправив бескозырку с гордой и в то же время весьма многозначительной надписью на ленточке «Стерегущий», подвел итог: – Опиум на свалку.

Опасаясь за сохранность столика – вдруг снова шарахнет по нему кулаком, – перечить ему не посмели. Тем не менее взяли на себя смелость зеркало не выкидывать, а втайне от «гордости революции» оставить его в запаснике, ибо матросы приходят и уходят (была у «недобитых тилигентов» такая наивная надежда), а произведения искусства вечны. Но матросы оные, как известно, пришли всерьез и надолго, хотя, по счастью, и не навсегда, а потому зеркало так и продолжало храниться в запаснике, позабытое всеми.

Так и лежало оно долгие годы, пока однажды в 1980 году вдруг не разлился по комнате старинного подвала густой фиолетовый туман и не завспыхивали те самые искорки, рассказом про которые когда-то так удивлялся Евгений Богарне в далеком Мальмезонском дворце. И оказался вдруг в захламленном подвале бывшего губернаторского дома, а ныне исторического музея города Горького совершенно обезумевший подполковник КГБ СССР Николай Сиротин. Растерянный, всклокоченный, с сумасшедшим взглядом и в нелепом средневековом одеянии. А патрульные милиционеры, привлеченные странной иллюминацией и заглянувшие в старинный подвал, были, собственно, удивлены не меньше Сиротина.

Два огромных черных джипа стояли у парадного подъезда химфака МГУ, видимо, достаточно давно, потому что пассажиры успели разбрестись в разные стороны, всем своим отрешенным видом не желая демонстрировать и при этом активно демонстрируя, что они явно кого-то ждут. Пассажирами джипов были три чем-то неуловимо похожих друг на друга здоровенных парня, как бывают похожи друг на друга спортсмены из одной команды, например футболисты. Правды, эти крупные парни были больше похожи на штангистов. Их однообразный, одетый в одинаковые черные кожаные куртки коллектив разбавляли худосочный мужчина в клетчатой кепке и старомодном кашемировом пальто и страшный косматый тип с изуродованным глазом, такой огромный, что даже трое здоровенных парней-«штангистов» рядом с ним казались детьми. Этого косматого все называли Гошей и осторожно подкалывали, но не взаправду, а понарошку, чтобы Гоша этот вдруг не обиделся. Гоша лениво отзывался и, в общем, говорил мало.

– Гоша, слышь, ты одной рукой можешь колесо у джипа оторвать? – спрашивал один из «штангистов», закуривая.

– Гош, правда? Или только двумя руками получается? – подхватывал мужик в кепке, имевший говорящую кличку Мутный и бывший в этой компании, видимо, главным. Все беззлобно смеялись.

Вдруг массивная дверь факультета распахнулась, и на морозной улице показались два молодых человека. Один – долговязый, нескладный и кучерявый, другой – среднего роста, юркий и явно быстро соображающий. Этот быстро соображающий попытался сделать какое-то движение назад к двери факультета и потащил туда же за собой своего долговязого спутника. Но было поздно. Позади наших героев, а это были именно они, вдруг оказался огромный Гоша. Он обнял обоих друзей (ему для этого хватило одной руки) и, горячо обдав их лица вонью из гнилого рта, тихо произнес:

– Быстро в машину!

Сергей попытался вырваться из неожиданно крепких объятий. Но рядом с ним уже стоял мужик в кепке, который злобно прошипел:

– Только дернись! Живо порешу.

Трое парней-«штангистов» схватили Ивана, а Гоша с мужиком – Сергея и быстро втолкнули их в машины. Сергея – в первую, Ивана – во вторую. И втолкнули их в машины не абы как, а очень профессионально – на заднее сиденье, а сами сели тоже на заднее сиденье, но очень организованно – справа и слева от жертвы. В машинах, оказывается, находились водители, которые заставили автомобили буквально рвануть с места и просто вылететь на Университетский проспект. Сергей вопросительно посмотрел направо на сидевшего рядом Гошу, а в это время мужик в кепке, сидевший слева, вытащил из-за пазухи шприц и деловито вонзил его юноше в шею. В глазах Сергея стали рябить какие-то черные точки, а уши заложило. Он попробовал что-то крикнуть, но голос получился глухой и очень похожий на шепот, черных точек стало совсем много, а гул настолько заложил уши, что еще через мгновение сознание его покинуло. Он перестал что-либо соображать и безжизненно завалился бы на бок, но Гоша уверенно держал его своей огромной ручищей, второй шаря в его карманах в поисках мобильного телефона. Черные внедорожники быстро проскочили МКАД и помчались по Киевскому шоссе в область.