Бен Элтон - Время и снова время

С двумя такими лучше не встречаться. Не говоря уже о целой армии.

Наконец фургон КВБ выбрался из сутолоки ракетного каравана и устремился к Государственному Институту Научных Исследований, который до Славного Освобождения именовался Кембриджским университетом.

Охранницы охотно передали подопечную в руки товарища Декана, ожидавшего их вместе с собственным Отрядом Безопасности.

– Обездвижьте ее и отнесите в клетку, – приказал Декан.

КТ503b678, скованную по рукам и ногам, обмотали нейлоновым тросом и, точно кокон, внесли в старинные ворота. Миновав сторожку привратника, вооруженного ручным пулеметом, процессия вышла на бетонный плац, в центре которого высился бездействующий фонтан, обшарпанный символ расточительности гнилой буржуазии.

Далее охранный наряд прошествовал в большое каменное строение, некогда бывшее университетской часовней. Ныне, лишенное башенок, свинцовых оконных переплетов и прочей декоративной мишуры, оно служило залом заседаний Комиссии по Чистке Партийных Рядов.

Товарищ Декан и трое товарищей профессоров проследовали за охранницами и их извивавшейся ношей. В сводчатом зале, из которого убрали все былые финтифлюшки, висели красные флаги и портреты вождей.

Розы Люксембург и Карла Либкнехта, славных павших героев Первой Революции.

Отто Штрассера, Великого Вождя Второй Революции.

И его потомка в четвертом поколении Курта Штрассера, нынешнего Великого Вождя.

В центре зала на голом бетонном полу стояла большая клетка.

Охранницы просунули ношу в клетку и захлопнули дверцу. Затем сквозь прутья кусачками срезали нейлоновый трос, обеспечив узнице относительную свободу движений. Но кандалы не сняли.

После чего наряд отбыл, оставив КТ503b678 наедине с товарищем Деканом и его сподвижниками.

– Товарищ КТ503b678! – просипел Декан. – В юности ты была Образцовой Пионеркой, затем с отличием закончила Народную Военную Академию. Тебя зачислили в элитные Особые Войска, ты героически проявила себя в битве за Нью-Йорк. Однако потом все отринула и стала преступным паразитом. Почему?

Узница молчала и только поглаживала запястья, до крови натертые кандалами.

– Я знаю ответ, – продолжил Декан. – Ибо никогда не задаю вопрос, на который не имею ответа. Ты предала Революцию ради любви. Мелочной. Буржуазной. Банальной. Личной. Не ради любви к Великому Вождю, кого ты обязана любить. Но ради любви к обычному человеку. Ты прекрасно знала, что личная любовь возбраняется, однако не очистилась трудом и самоотречением, но уступила сему упадническому чувству. Мало того, ты полюбила врага. Американского солдата. Капиталистическую свинью. Вот почему тебя отправили в лагерь, вот почему тебя принудили утопить ублюдка, извергнутого твоим чревом.

Впервые узница нарушила молчание.

– Не я утопила своего ребенка, – проговорила она.

– Его бросили в чан и твоими руками прижали ко дну. Ты касалась ребенка в тот момент, когда закончилась его полуминутная жизнь. И он еще был связан с тобой пуповиной. Ты утопила его. Как утопила других своих младенцев. Плоды изнасилований.

– Да. Тех утопила я.

– Потому что они были семенем тех, кто над тобой надругался?

– Нет. Потому что тогда я уже знала, что лагерным детям лучше умереть. Всем нам лучше умереть, и чем раньше умрешь, тем меньше мучаешься.

– Что же ты не покончила с собой?

Узница вздохнула. Казалось, этот вздох невыразимой печали всплыл над крепостными стенами ее неудержимого гнева. Она подняла лицо к высокому сводчатому потолку, некогда отражавшему мелодии божественных хоров.

– Смерть мой единственный друг, и я жажду ее объятий, – сказала женщина. – Но я не убью себя. – Гнев ее возвращался. – Я заставлю это сделать Партию.

– Партия не убивает, КТ503b678. Она добра и сострадательна. Великий Вождь любит всех своих чад, даже заблудших. Партия не убивает. Она воспитывает.

– Изнасилованиями и пытками. Убийством младенцев.

– Да. Убийством младенцев. – Теперь вздохнул товарищ Декан. – Что же это творится? – Голос его вдруг переполнился скорбью. – Детоубийство – орудие государства. Как мы дошли до жизни такой?

Он придвинул стул и сел вплотную к клетке. Трое сподвижников окружили его, точно телохранители. На лицах Декана и профессоров читался страх. Безумный страх. Но еще и некая безумная надежда.

– Я хочу поговорить с тобой об истории, КТ503b678, – сказал товарищ Декан.

– А я хочу одного – убить тебя, – ответила узница.

– Нет-нет, не стоит. Ведь мы с тобой одинаковые.

– Мы разные, товарищ Декан. Я всей душой ненавижу Партию, а ты ее детище.

– Ты заблуждаешься, думая, что человек порождение того, чему он служит. Я смотрю на вещи практически. Если в этом мире, созданном Партией, уцелеть и получить какую-то кроху комфорта можно лишь через служение Партии, я, конечно, буду ей служить. Но я вовсе не ее детище. Я ее презираю не меньше тебя. Я тоже всей душой ее ненавижу.

– Она убила твоих детей?

– В общем, да. Только мои дети не были плотью и кровью. Мои дети – искусство и культура. Ученость. Литература. Живопись и поэзия. Многогранная красота, нежный и беззащитный младенец. Партия его убила еще до моего рождения.

КТ503b678 уже не слушала. В прошлом она перенесла столько всяких допросов, что давно перестала интересоваться словами и поступками партийных функционеров. Двоемыслие – их вторая натура. Кроме того, под ногами она углядела винт, оброненный при монтаже клетки. Может, удастся винтом разомкнуть кандалы. Или вогнать его в глаз товарищу Декану и пальцем пропихнуть в мозг. Может быть, тогда ее убьют и она обретет свободу. Наконец-то уснет, как ее любимый малыш.

– Но я видел множество призраков сего младенца, – говорил товарищ Декан. – Они спрятаны здесь. Запрещенные рукописи и картины, древние тексты и забытые знания. Схоронены в глубоких темных подвалах. Замурованы в никому не ведомых стенных нишах. Погребены в затянутых паутиной гробницах. Кое-что из утраченного я видел.

Узница завладела винтом, прихватив его пальцами ног. Осталось дождаться, когда снимут наручники, и у нее будут инструмент и оружие. В прошлом она не раз и не два убивала, даже не столь вооруженная.

– И потому я хочу тебя спросить, КТ503b678.

Женщина молчала.

– Пожалуйста, ответь на мой вопрос, и тогда я не отберу железяку, которую ты зажала пальцами ног.

Узница удивилась. Почти все партийцы идиоты. Так озабочены собственной значимостью и самосохранением, что вокруг ничего не видят. Даже не заметят, что их одурачили. Этот не такой.

– Ладно, – кивнула она. – Задавай свой вопрос, товарищ Декан Колледжа.

Декан помолчал. Потом из кармана комбинезона достал и оглядел древний пожелтевший пергамент, словно вдохновляясь его содержанием.