Василий Сахаров - Степные Волки (СИ)

Горбун давно присматривался к хлебной лавке Толстого Петры. Того самого, у которого мы с другом недавно целый каравай хлеба утащили. А вот у Курбата подход был серьезней и он рассудил, что если грабить, то всерьез. И если воровать, то не каравай хлеба, а все что осталось от вечерней выпечки, и не было продано.

Дом Толстого Петры, этого мерзопакостного человека, имевшего привычку кидать в малолетних бродяг камни, находился на площади Умельцев. Здание с самого края, торговой лавкой ему служила пристройка к жилью, и Курбат сразу смекнул, что сама лавка с площади не просматривается. Даже когда будет ходить ночной патруль, стражники не увидят, что там происходит. А крыша у пристройки черепичная и если ее разобрать, а это не проблема, можно попасть на чердак, и с него есть лестница вниз, к торговому прилавку. Курбат и сам бы все сделал. Но подумал, что лестница на чердак может убираться в дом пекаря. Поэтому самому вновь взобраться на крышу, ему было бы проблематично.

Решив, что дело стоит того чтобы рискнуть, мы приступили к осуществлению задуманного. Вышли в город и, когда время перевалило за полночь, оказались возле лавки жадного Петры. К стене приставили три бочки и по ним поднялись на крышу. После чего очень тихо и осторожно начали подрывать черепицу.

Справились минут за десять. Видимо, пекарь экономил на постройке и черепицу подгонял не плотно, внахлест, а лишь бы встык было. Проникли на чердак, быстро нашли спуск, а лестницу не обнаружили. Понятно. Чего–то подобного ожидали.

Дальше мы с горбуном на руках спустили Звенислава в лавку, и он сразу же нашел заветный хлебушек, целых девять караваев и пятнадцать сдобных булок. Богатство настоящее, как есть. Кто в жизни сильно голодал, тот нас поймет.

Загрузив добычу в большой мешок, Звенислав подал его нам, а после этого мы уже вытащили его. Все так же, осторожно и без шума, покинули лавку, проулками прошли к реке и уже здесь приступили к ночному ужину. И было бы все хорошо, но видно хлеб пах настолько сильно, что на нас вышли местные оборванцы, человек десять. Некоторых мы знали, но голод не тетка, и если бы они решили отобрать нашу добычу, пришлось бы биться, может быть, даже насмерть. Поэтому на опасность мы отреагировали соответственно, потянулись за ножами, а Курбат приготовил сучковатую палку.

Однако драка не произошла и местный уличный заводила, Длинный Лога, вразвалочку подошел к нам и поздоровался:

— Здорово, парни.

— И тебе не хворать, Длинный, — как старший, ему ответил я.

— Вижу, вы сегодня с добычей?

— Да. Кой чего послал Белгор, от щедрот своих.

В лунном свете лицо Длинного было видно хорошо, и я заметил, как он сглотнул голодную слюну. Но просить парень не стал, сдержался и сказал:

— А нам наоборот, Белгор только тумаков подкинул. Хотели в рыбных рядах пошариться, голов насобирать, а нас ребята Дурки побили. Теперь ходим, на луну смотрим. Живот мелодию выводит, а мы песенки поем.

Дурка, это да, вполне серьезно. Полностью оторванный от реальности здоровяк, сколотивший вокруг таких же как и он сам уродов, а затем объявивший себя королем городского дна. Даже в Старую Гавань со своими тупорезами ходил. Однако был жестоко бит и чуть не помер.

Не знаю, что на меня накатило в этот момент. Обычно состраданием к другим людям, кроме своих приютских, я не страдал. Однако подтянул поближе мешок и вынул четыре каравая. После чего подошел к Длинному Логу и вложил хлеб ему в руки.

Длинный даже растерялся, он ничего подобного не ожидал.

— Дык, как же… — замямлил он. — Нам ведь и отдариться нечем…

— Сочтемся.

— Если так, мы добро не забываем.

— Вот потому и делюсь с вами, что вы ребята честные и правильные.

Босяки обосновались неподалеку и набросились на еду. А товарищи насели на меня, выговаривая, что раздаю еду.

— Ты чего, Пламен? — Звенислав вспыхнул сразу, как только Длинный Лога отошел. — Лучше бы нашим хлеб отнесли.

— Звенислав прав, — поддержал его Курбат. — Нехорошо поступаешь. Они нам никто.

— Тихо, парни, — остановил я друзей. — Лучше скажите, что дальше делать будем, как жить?

— Ты не увиливай, — Звенислав шмыгнул носом.

— А я и не увиливаю. Мой вопрос к раздаче хлеба имеет самое прямое отношение.

Парни задумались, и первым не выдержал Звенислав:

— Как жили, так и будем. Днем в приюте, ночью в городе. Потом дотянем до шестнадцати лет, год осталось ждать, а там в жизнь.

— Угу, — кроме этого, Курбат больше ничего не произнес, но я продолжал молчать, и он высказался: — Если бы не горб, я бы в солдаты завербовался. А с увечьем только здесь чем–то промышлять. Ладно, Пламен, говори что надумал?

— Вот смотрите, — придвинулся я к ним. — Мы здесь чужие, от местных сильно отличаемся — это раз. Образования у нас нет. Немного читать–писать умеем и все — это два. Связей и родни в городе нет — это три. Мадам Эра с нас кормится — это четыре. Властям до нас дела нет — это пять. Считать минусы можно долго, но если кратко, то все плохо. И как–то я задумываться стал, а что дальше делать? И так все раскидывал и эдак, но хорошего варианта не увидел. А потом вспомнил историю про Кривого Руга, как он начинал. Тоже ведь сирота, как Длинный Лога и его босяки. С детства по улице бегал и попрошайничал, а потом банду сколотил и теперь уважаемый человек. Если и дальше так будет, скоро его в Купеческую Гильдию примут.

Прервавшись, я оглянулся на бродяг, которые разорвали хлеб на части и, словно зверьки, отвернувшись каждый в свою сторону, торопливо глотали куски.

— Ну–ну, — поторопил меня Звениславка. — Чего дальше–то?

— Вот я и говорю, надо свою банду собрать, а босяки Длинного Лога нам подходят. Парни они правильные, понятие имеют. Вот и сегодня, могли бы на нас толпой навалиться, а не стали.

Курбат пробурчал:

— Это они побоялись просто. Нас трое и каждый крепче любого босяка, да и ножи ваши они могли увидеть. Не рискнули просто.

— Пусть даже так, мы ведь их не в побратимы взять хотим, а как прикрытие для наших дел.

— А есть что–то на примете? — Курбат все еще сомневался, а вот Звенислав загорелся.

— Есть, как не быть. Но раньше мысль на жратву вся работала, а сейчас кое–что прояснилось. Нас уже трое и сразу дело провернуть смогли. Сегодня Толстого Петру почистили на еду, а ведь могли этого гада в постели взять. Там ведь дверь хлипкая была, сломали бы и в доме оказались. А деньги у него есть. У такого скареды, наверняка, в подполе кубышка заветная. Пощекотали бы ему толстое пузо ножичком, глядишь, и отдал бы. Как вы, идею мою принимаете?

— Да, — выпалил Звенислав.

— Согласен, — Курбат кивнул. — Только скажи, ты чего мадам Эру помянул?

Я задумался. Сказать друзьям все сразу или обмозговать идею еще раз? Но в итоге решил не тянуть. Скажу все, как есть. Может, они что–то иное придумают.