Хиллари Клинтон - Тяжелые времена

У нашей заинтересованности в защите свободы вероисповедания и прав меньшинств была не только моральная основа. У нас были также и важные стратегические соображения, в частности касавшиеся стран, находящихся на переходном этапе. Когда я посетила Египет в 2012 году, коптские христиане хотели знать, предоставит ли новое правительство им те же права и будет ли оказывать им такое же уважение, как и всем остальным египетским гражданам. В Бирме этническим мусульманам рохинья продолжают отказывать в предоставлении полноправного гражданства и в равных возможностях в образовании, трудоустройстве и свободе перемещения. То решение, которое примут власти Египта, Бирмы и других стран относительно защиты этих религиозных меньшинств, значительно повлияет на жизнь их граждан, и пройдет немало времени, прежде чем можно будет понять, способны ли эти страны достичь стабильности и демократии. История учит нас: когда права меньшинств защищены, общество является более стабильным и в выигрыше оказываются все. Как я сказала в Александрии в Египте жарким беспокойным летом 2012 года: «Настоящая демократия означает то, что каждый гражданин имеет право жить, работать, верить в то, что он выбрал, неважно, мужчина это или женщина, мусульманин, христианин или же представитель какой-либо иной религии. Настоящая демократия означает, что никакая группа, или фракция, или лидер не может навязывать никому свою волю, идеологию, религию, свои желания».

Спустя годы я часто возвращалась к основной идее моего выступления в ООН в честь 50-й годовщины Всеобщей декларации прав человека: «XX век, разоренный войнами, подходит к концу. Если история этого века чему-то нас научила, так это тому, что всякий раз, когда достоинством человека или группы людей поступаются, оскорбляя их принципы или их отличительные черты, тогда мы рискуем встретиться с неизбежными кошмарами». Я настаивала на том, что нам нужно вынести из этого урок, а также на том, что гражданское и человеческое достоинство каждого без исключения должно уважаться.

Произнося эти слова, я подразумевала не только женщин и девушек по всему миру, которых продолжали принижать разными способами, но и других «невидимок», начиная с представителей религиозных и этнических меньшинств и инвалидов и заканчивая лесбиянками, геями, бисексуалами и транссексуалами (то есть представителями ЛГБТ-сообщества). Вспоминая время, когда я была госсекретарем, я горжусь той работой, которую мы проделали, возвращая людям человеческое достоинство и права, которых они исторически были лишены.

В январе 2011 года мир узнал о Дэвиде Като. Он был гей-активистом в Уганде, широко известным человеком в этой стране и в международных правозащитных кругах. Ему много раз угрожали: в одной из угандийских газет даже напечатали фотографию Като и его сторонников с подписью «ПОВЕСИТЬ ИХ». В конце концов кто-то исполнил эти угрозы. Дэвида убили, по сообщениям полиции, при ограблении, однако это было больше похоже на расправу с ним.

Как многих в Уганде и во всем мире, меня потрясло то, что полиция и правительство практически ничего не сделали для защиты Дэвида после того, как прозвучали открытые призывы к его убийству. Это было не просто некомпетентностью полиции. Парламент Уганды рассматривал законопроект, в котором говорилось, что быть геем — это преступление, которое должно караться смертью. Высокопоставленный представитель правительства, министр по вопросам этики, в одном из интервью пренебрежительно сказал: «Гомосексуалисты могут забыть о правах человека». Представителям ЛГБТ-сообщества в Уганде постоянно угрожали, на них нападали, а власти практически ничего не делали, чтобы прекратить эту практику. Когда я подняла вопрос об этом, президент Уганды Йовери Мусевени высмеял мои опасения. «Хилари, опять ты за свое», — сказал он. Смерть Дэвида не была единичным случаем, она стала результатом общенациональной кампании, направленной на подавление представителей ЛГБТ-сообщества всеми возможными средствами, и правительство было ее частью.

Я попросила краткую сводку о жизни и деятельности Дэвида и прочитала интервью 2009 года, в котором он сказал, что хочет быть «хорошим защитником прав человека, не мертвым, а живым». У него был этот шанс, который у него украли, однако его дело продолжили другие, и я хотела, чтобы США были на их стороне.

Жестокое обращение с представителями ЛГБТ-сообщества отмечается не только в Уганде. На момент написания этой книги более 80 стран по всему миру, начиная от Карибского бассейна и Ближнего Востока и заканчивая Южной Азией, тем или иным образом называли принадлежность к ЛГБТ-сообществу преступлением. Люди попадают в тюрьму за то, что поддерживают однополые отношения, за то, что носят одежду, не соответствующую их полу, или просто за то, что они называют себя представителями ЛГБТ-сообщества. В соседней с Угандой Кении на протяжении многих лет отправляли за решетку геев. В северных районах Нигерии геев до сих пор казнят, побивая камнями. В 2012 году в Камеруне мужчину посадили в тюрьму только за то, что он отправил другому мужчине сообщение с признанием в любви. Я была по-настоящему обеспокоена, когда в начале 2014 года президент Нигерии Гудлак Джонатан и президент Уганды Мусевени подписали репрессивные законопроекты, направленные против гомосексуальных отношений. В обеих странах гомосексуализм уже являлся преступлением, однако, согласно новому нигерийскому закону, за однополые отношения предусматривалось наказание до 14 лет тюремного заключения, за ЛГБТ-пропаганду — до 10 лет, за некоторые же действия по новому закону Уганды предусматривалось пожизненное заключение.

Президент России Владимир Путин издал серию законов, направленных против гомосексуалистов, которые запрещали однополым парам или парам из стран, где однополые браки разрешены, усыновлять российских детей. Указанные законы называли преступлением поддержку прав геев и даже обсуждение гомосексуализма при детях. Когда я в беседе с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым настаивала на том, что необходимо прилагать больше усилий для защиты прав представителей ЛГБТ-сообщества, обычно невозмутимый и сдержанный дипломат разозлился. Он сказал мне, что в России нет проблем с гомосексуалистами, а только с «пропагандой» этого явления. «Почему „эти люди“ должны выставлять себя напоказ? Россияне не должны мириться с этим». Лавров пренебрежительно отнесся к идее быть «на правильной стороне истории» в этом вопросе. По его выражению, это было «сентиментальным нонсенсом». Я пыталась объяснить, что мы сделали для того, чтобы отменить закон «Не спрашивай — не говори» и предоставить возможность служить в нашей армии представителям ЛГБТ-сообщества. Я попросила представителя нашего министерства обороны адмирала Гарри Харриса детально изложить этот вопрос, в ответ на что с российской стороны послышались смешки. «О, так он гей?» — спросил один русских громким шепотом. Гарри не был геем, и он не переживал из-за насмешек русских, но я была потрясена тем, что мои опытные российские коллеги неумышленно и жестоко повторяли, как попугаи, оскорбительные намеки.