Валерий Пушков - Кто сеет ветер

Эрна молчала. Лицемерная вежливость жандармского офицера не обманывала ее. Она знала прекрасно, что вслед за этим изысканным обращением могут последовать самые грубые бранные выкрики, требования, угрозы и даже пытки.

— Почему вы не скажете все, что знаете? — вступился внезапно доктор, смущенно и нервно пощипывая свои опущенные книзу усы.

— Мне больше нечего говорить. Я давно сказала всю правду, а оговаривать невинных людей я не могу и не буду, — ответила тихо Эрна.

Хаяси сделал знак полицейским. Они проворно и грубо раздели девушку донага и прикрутили веревками к низкой широкой скамье, похожей на. гладильную доску. Ножки скамьи были привинчены к полу. Человек в штатском принес из подвальной комнаты небольшое ведерко с железными шариками и деревянный корсет, скрепленный бечевками.

— Подождем пока считать ребра, — с усмешкой остановил шпика Хаяси. — Познакомим ее с бамбуком. На женщин и это действует.

Эрна лежала, уткнувшись лицом в скамью, закусив губы, полная ненависти и стыда за свою наготу и бессилие, но уже не чувствуя теперь ни малейшего страха. Она достигла той крайней степени возбуждения, когда физические страдания перестают пугать человека.

В воздухе свистнул тонкий и крепкий бамбук, и на спине девушки одна за другой, точно от быстрых мазков ровной кисти, появились бледно-лиловые полосы, которые вскоре густо окрасились кровью. Эрна молчала. Боль лезла в голову, в сердце, отдавалась мучительными уколами во всем теле. Мышцы сводило судорогой. Хотелось стонать, скрежетать зубами, кричать, грызть своя губы, скамью, но только не молить о пощаде.

— Молчит? — удивился Хаяси. — Прибавьте еще!

Бамбук засвистел опять. Удары теперь посыпались чаще. Эрне казалось, что ее бьют железными раскаленными прутьями; Силы ослабевали. Сознание уплывало. При каждом ударе в мозг как будто вонзались тысячи игл.

— Оставьте меня! Не мучьте!.. Лучше убейте! — неожиданно для себя крикнула она диким голосом.

Врач поднял руку. Полицейские на минуту остановились. Эрна лежала как мертвая, с опухшей багровой спиной и обескровленным, точно фарфор, лицом.

Доктор взял ее за руку около кисти, считая биение пульса.

— Надо прекратить допрос, — сказал он, оглядываясь на офицера. — Она недавно перенесла ранение и операцию. Может умереть.

Хаяси с досадливой злобой сломал карандаш и бросил обломки под ноги.

— Отвязать! — приказал он сердито.

Полицейские развязали веревки. По просьбе врача человек в штатском принес из подвала бинты, пузырек с жидкостью и банку какой-то мази. Доктор еще раз прощупал пульс, тщательно обтер с тела кровь и с помощью полицейских надел на девушку нижнее белье и тюремный халат.

Хаяси тем временем переговорил по телефону с майором Каваками и, получив от него распоряжения, подозвал к себе шпика.

— Поставь ее на ноги, — сказал офицер, кивнув хладнокровно на Эрну. — Сейчас сюда привезут еще двух.

Человек в штатском и полицейские, отстранив доктора, снова скрутили руки девушки за спину, подняли ее, полубесчувственную со скамьи, поставили в угол и привязали веревками к скобе и большому стенному крюку.

Эрна стояла теперь как деревянная. Боль стала глуше, тупее, но зато разлилась от спины по нервам до кончиков пальцев, ослабляя биение сердца и затрудняя дыхание. Эрна то теряла сознание, то приходила в себя, опять с трудом открывая глаза и не имея сил поднять голову, которая никла на грудь, как подрезанная… Несколько раз у нее против воли вырывался из груди стон, но она тотчас же быстро прикусывала губы, заставляя себя молчать.

В комнате было тихо. Шпик и полицейские ушли вниз. Доктор стоял, опустив глаза к полу, пощипывая дрожащей рукой свои висячие китайские усы. Хаяси достал из кармана автоматическое перо и, не глядя на девушку, что-то быстро записывал в протокол допроса. Потом встал и с помощью доктора загородил привязанную в углу девушку высокой бумажной ширмой.

В подвале послышались голоса и бряцанье оружия. Вслед за этим в комнату вошли шпик и шесть человек полицейских, ведя в плотном кольце конвоя Наля и Ярцева. Среди конвоиров-японцев выделялась высокая прямая фигура белогвардейца Строева, которому Ярцев когда-то разбил в кровь лицо. Лысому комиссионеру-поручику на этот раз повезло: его земляк Кротов, уезжая для диверсионных актов в Харбин, порекомендовал приятеля на свое место в кейсицйо.

Ярцев и Наль были в смятой грязной одежде, кое-где даже рваной, но шли они ровной поступью, без торопливости или боязни, словно не замечая на себе кандалов, звеневших при каждом шаге. В слегка нахмуренном взгляде русского, казалось, еще теплились нежные огоньки, зажженные неожиданной встречей с другом. От его высокой фигуры, веяло той же упрямой силой бывшего моряка-кочегара, для которого заключение в японской тюрьме было нисколько не хуже работы во время шторма у топок.

Наль за дни голодовки значительно похудел: узковатые его плечи сделались теперь совсем девичьими, овал лица обострился, лоб от худобы стал шире, скулы — бугристее, подбородок-костлявее; и только серьезные длинные глазам смотрели вокруг с прежним тихим спокойствием и твердостью.

Хаяси поднял ладонь, и конвоиры сразу остановились. Скошенный полуопущенный взгляд жандармского офицера осторожно ощупал обоих узников.

— Где-то я видел этого сухопарого самурая, — проговорил в раздумье Ярцев, оглядываясь через плечо на товарища. — По-моему, он уже раз переходил нам дорогу.

— Не переговариваться! — крикнул сердито Строев, ткнув кулаком ему в спину. Ярцев звякнул наручниками.

— Драться вам, господин бандит, не советую. Могу по своей природной несдержанности разбить вам череп этим железом. Вполне! — предостерег он с мрачной усмешкой.

Белогвардеец выругался, но отступил вбок, за японцев. Хаяси, заметивший эту сценку, молча показал на торчавшие в стене крючья и скобы. Наля и Ярцева подвели к противоположной от ширмы стене и с помощью механических стальных колец пристегнули за цепи к железобетону.

— Обращение тонкое. Последнее слово техники, — пробормотал Ярцев.

— Вы оба хорошо понимаете по-японски? — спросил Хаяси, вставая из-за стола.

— Я — хорошо. Он — меньше, — ответил яванец.

Хаяси торжественно выпрямился.

— Слушайте тогда оба. Если он что-нибудь не поймет, ты ему переведешь. От вашего поведения зависит все, — сказал офицер. — У меня есть приказ начальника политического отдела подвергнуть вас пыткам, если вы будете по-прежнему отрицать свою связь с террористами группы «Тоицу». Спасти вас может лишь полная искренность в показаниях.

Хаяси подошел к ширме и театральным, рассчитанным на эффект жестом отодвинул ее в сторону от Эрны. Свет электрической лампы был ярок. Фигура и лицо привязанной девушки выделялись теперь на темном фоне стены с предельной четкостью. Эрна находилась в том полубесчувственном состоянии, когда нервы и мускулы еще не окончательно омертвели, но сознание и воля уже настолько ослабли, что связь их с остальным телом прервана. Глаза ее были полуоткрыты, но мутны. Она не соображала и не видела ничего. Сердце почти не билось. Пышноволосая- тяжелая голова падала с плеч на грудь.