Валерий Пушков - Кто сеет ветер

На рассвете, после ночи лихорадочного ожидания, самолеты стали летать над зданиями, находившимися в руках мятежников, и на район Нагата-цио обрушилась целая туча прокламаций. Но заговорщики продолжали упорствовать.

В девять часов утра военный губернатор столицы обратился к мятежникам по радио:

«Солдаты!.. Император приказывает вам вернуться в казармы, — сказал он. — Мы искренне восхищены вашим мужеством, вашей верностью по отношению к офицерам. Но поскольку ваши офицеры признали свою вину, — подчинитесь, не стыдясь, и вы. Если вы будете упорствовать, то вас будут рассматривать как мятежников. Покиньте свои позиции, и вы будете прощены. Вернитесь к императору, к нации, к вашим встревоженным родителям!»

Радио гремело по всему городу, но засевшие в правительственных зданиях заговорщики не подавали признаков жизни, продолжая наивно верить, что высшее военное командование поддержит их до конца, как это было обещано им накануне восстания. И только когда вооруженные до зубов гвардейцы, приняв многочисленные предосторожности, пошли на штурм зданий, всполошенному штабному командованию вдруг представилось неожиданное и приятное зрелище: в домах, занятых заговорщиками, открылись сразу все двери и окна, и мятежники стали бросать и складывать в кучи или сдавать гвардейцам свое оружие без единого выстрела.

В тот же день, в четыре часа пополудни, возобновилось трамвайное движение. Баррикады были разобраны. На площадях и на улицах появились такси. По радио было объявлено о полном разоружении всех заговорщиков. Панели снова заполнились прохожими. Универмаги и рестораны опять засверкали световыми рекламами. Пестрая, шумная жизнь японской столицы начала постепенно входить в свою колею.

Барон Окура возвратился из военного министерства в сумерки. Служанка, зная его привычки, прежде чем подавать обед, поспешила приготовить для него горячую ванну. Полное тугощекое лицо барона выражало довольство. Путч удался блестяще. Фашистские клики торжествовали. Противники наступления на материке частью были истреблены, частью настолько запуганы, что соглашались теперь на все авантюры. Перед бароном Окурой открывались широкие перспективы. Корреспонденты токийских газет включали его в возможные кандидаты на пост министра внутренних дел. Сам он мечтал о том же. Но он боялся скомпрометировать себя в последний момент каким-нибудь ложным шагом в защиту своих бывших сообщников из числа арестованных офицеров и потому старался вести дело так, чтобы наиболее опасные и популярные из них были вынуждены покончить самоубийством, якобы для искупления своей вины перед императором. Его лицемерие и большое актерское мастерство помогли ему в этом: капитаны Нонака и Андо, приняв всю вину на себя, застрелились. Остальных заговорщиков-офицеров посадили в военную тюрьму, лишив с санкции императора орденов и придворных чинов и грозя смертной казнью за развал дисциплины.

«Когда секретные постройки бывают закончены, китайские кули идут к своим праотцам. Мертвые тайн не выдают», — вспомнил барон, подходя к ванне, слова своего учителя Тосо Тояма, и по его красному от пара лицу, раздвигая рот до ушей, поползла самодовольная усмешка.

— Да, кое в чем старики были правы, — прошептал он, завертывая горячий кран и пробуя босой ногой воду. — Лучше не сто побед, одержанных в ста боях, а сто побед, одержанные без единого боя!.. Но нельзя пренебрегать и оружием…

Сидя в горячей ванне и фыркая от приятного ощущения свежести во всем теле, барон Окура живо представил себя министром внутренних дел, наводящим железной рукой порядок внутри империи… И вдруг вспомнил, что его зять до сих пор не сообщил ему о результатах обыска в типографии «Тонцу», где, по донесениям полицейских шпиков, именно сегодня заканчивалось печатание первого номера «Новой рабочей газеты» со статьями и документами, разоблачавшими участие «Кин-рю-кай» и барона Окуры в подготовке убийств сановников.

Барон поспешно вылез из ванны, наскоро вытерся простыней и, надевая на ходу кимоно, босой прошел к телефону.

Вскоре майор Каваками уже сидел в кабинете шурина, держа в руках наполовину изорванный и перепачканный лист «Новой рабочей газеты», конфискованный у одного из печатников во время налета на типографию. Жандармский офицер Хаяси, руководивший налетом, стоял в почтительном отдалении от начальства, вытянув по швам руки и весь трепеща в ожидании уничтожающих слов барона Окуры.

Полиция опоздала. Весь тираж газеты из типографии был уже вывезен неизвестно куда. Случайно удалось отобрать у молодого наборщика только этот обрывок, но и его оказалось достаточно, чтобы привести барона Окуру в бешенство. Листок переходил из рук в руки: от майора к барону и обратно. Барон зачитывал вслух отрывки статей, отплевываясь и злобно ругаясь. Эта газета, если она появилась в продаже, могла не только испортить его карьеру, но даже довести до скамьи подсудимых. Темные дела надо уметь делать тайно. Врагов у барона было немало. Но еще страшнее были друзья. Окура знал, что так же, как стая голодных волков набрасывается на свежий труп убитого вожака и рвет его на куски, — точно так же набросятся и на него в случае неудачи все те друзья и собратья по партии, которые еще сегодня повинуются каждому его жесту и слову.

Майор Каваками держался гораздо спокойнее шурина, хотя приводимые в газете разоблачительные документы касались в равной мере обоих.

— М-мерз-завцы! — пробормотал сквозь зубы барон, пряча обрывок газеты в сейф. — Н-надеюсь, арестовали всех?

— Рабочие типографии арестованы, — ответил майор. — Но дело, конечно, не в них. Они мало что знают. Говорят, что тираж увезен рано утром на нескольких грузовиках, но куда — неизвестно. Командовал всем хромоногий студент Като.

— А журналист… Онэ Тейдзи… все еще на свободе? — спросил барон, глядя поверх Хаяси.

— Пока да. Как вам известно, министр юстиции приказал прекратить его дело, — ответил тот, делая шаг вперед и раболепно вытягиваясь.

Барон Окура наклонил низко голову, точно рассерженный бык, готовый вонзить рога в живот неуклюжего пикадора, махающего перед глазами ненавистным красным полотнищем. Тупое подобострастие Хаяси его раздражало. Он не мог простить жандармскому офицеру, что тот не сумел отделаться от опасных людей ни в тюрьме, ни в первый день путча, когда так легко было расправиться с ними при помощи маленького отряда солдат, снабдив их достаточно точным адресом и определенным приказом.

— Профессор Таками… и его шайка из «Тоицу»…, тоже не арестованы? — спросил он, сдвигая выразительно брови.

— Пока еще нет, господин барон. Не было распоряжения.

Барон Окура оглянулся с неудовольствием на майора. Тот сидел в неподвижной, немного усталой позе, следя из-под полуопущенных век за обоими собеседниками и, видимо, что-то напряженно обдумывая.