Марик Лернер - Врата учености

Когда Егор перейдет на массовый выпуск керосинок, станет очередным компаньоном. Он поставлен в известность и старается. А ведь в дороге вещь может оказаться крайне полезной. Не бегать же рубить ближайшее дерево, застряв в снегу, или не возить с собой дрова. То есть так и делают, однако здесь вес существенно снижается, а пища готовится и разогревается без всяких сложностей.

— Послушайте, Михаил Васильевич, — со смешком произнес Андрюха, отвлекая меня от высоких помыслов. — «Сверх острого и проницательного разума, имеет честное сердце и охотно вспомоществует всем, кои с правым делом или просьбою к нему прибегают».

— Это кто столь замечательный?

— «Живет весьма умеренно и без великолепия. Друзьям своим делал он добро, и кто однажды вошел к нему в любовь, тот чрез наговорки и клеветы не скоро лишался оной».

— Нешто обо мне?

— Шумахер вроде как случайно личное письмо забыл.

— А ты и купился.

— Ну, со второй фразы понятно, на кого рассчитано. Токмо уж очень красиво завернул. Я не поленился копию снять.

— «Вид его важен и приятен глазу», — зачитал вслух.

— А там, часом, нет: «Кого однажды возненавидел, то уже бывал вовсе непримирим»?

— А было такое? — искоса посмотрел.

Про шалунишек братьев Демида и Козьму я делиться с обществом не стал. Но иные выводы не так сложно сделать. Кой-какие указания Акулине Ивановне спустил — все же до Москвы кататься недосуг, пришлось привлечь к разводке знакомые кадры. Могла и поделиться по-родственному.

— Ну не дубиной же по голове стучать за длинный язык. Тут всякое бывает: выпил, ошибся, сглупил. Воровства прощать не стану никому.

Он в некоторой растерянности. В его понимании я должен был взбеситься и, лично примчавшись, набить морду. А затем отойти и простить. Только я не царь и не так воспитан. Хотя попадись под горячую руку — мог и приложить. Михайло со своим горячим норовом прорывается.

— Есть и другие способы прижать всерьез.

Андрюха смотрел очень внимательно. Фактически я подтвердил догадку, попутно дав понять о причинах. Расплачиваться по моей схеме они не захотели. Попытались даже скрывать часть общей выручки, что изрядно разозлило. Кому другому готов уступить, но не после намеков Липмана. А уж левый товар в обход компаньона — последнее дело. Какое может после того быть доверие? Взял все возможное, заставив идти на поклон к ростовщику. Отдать не смогли, продажи самоваров заметно упали, а на прочем затраченное на выкуп моей доли быстро не вернуть.

Вот тогда перекупил долг и потребовал возврата с процентами. Сам не светился. Нашлись и другие люди добрые, готовые услугу оказать в расчете на будущее доброе отношение. Я не Бирон, да в некоторых отношениях правила игры одинаковы. Скоро они вылетят с завода, и получу его в свое полное распоряжение.

Пока не решил — продавать или оставить. Для моих сегодняшних нужд достаточно и Егора с производством. Железо все одно идет с Дугненского завода, а медь беру в Китай-городе у купца Карунина. Нет смысла вешать на шею дополнительное производство. Проконтролировать при моей занятости и отсутствии опыта достаточно сложно. Может быть, когда-нибудь, при выросших оборотах, но вряд ли в ближайшее десятилетие. Я и так кучу всего вынужден содержать.

Сейчас это не столь важно. Достаточно скоро люди поймут, кто виновен в разорении братьев. И надеюсь, сделают выводы. Наглядный пример из умников сделаю.

— Ладно, поведай-ка лучше о делах наших тяжких. О добром молодце Шумахере и его махинациях.

— Занятный он человек, — сказал Андрюха с искренним восхищением. — Вроде вор, но не прост. Бывало, закладывал личное имущество, чтобы заплатить жалованье сотрудникам. А иногда запросто путает личный карман со средствами академии. То ремесленные мастерские для получения дохода организовывает, то молодых ученых против старых поддерживает. И одновременно своих родственников и знакомых на хлебные места распределяет.

— На Михаила Васильевича Ломоносова чем-то данное описание похоже.

— Всегда при желании можно найти общие черты у незаурядных людей.

— Ого!

— Так правда, — проникновенно воскликнул Андрюха. — С чего начал? Диссертация магистерская по богословию в Страсбурге. Ну и иди по поповской части. А он в неизвестную тогда Россию подался.

И с тех пор, кстати, ни одной работы не опубликовал. И не собирается. Другое поприще для себя обнаружил.

— Личным библиотекарем императора умудрился стать. Случай, не иначе. Юридически не имеет никакой власти над учеными, и притом, оказывая различные услуги двору и президенту, добился исключительно прочного положения в академии. Без его слова ничего не происходит. А почему?

— Действительно, почему? — Я всерьез заинтересовался гимном Шумахеру с неожиданной стороны.

Андрюха у меня давно шел по статусу личного ревизора. Даже нашел для улучшения его квалификации специально бывшего работника из прокурорских в наставники. Господин Стеблов был замучен женой, выводком детей и зеленым змием. За что и изгнан со службы. Привез налогов меньше на семьсот рублей положенного и зафиксированного в бумагах из командировки. Пропажу остального объяснить не мог по причине длительного запоя. Странно, что две трети суммы доставил по адресу. Взять с него удалось лишь рублей шестьдесят, а остальное за отсутствием поместья повисло в воздухе. Я выплатил долг, взяв к себе вопреки нелюбви к пьющим по-черному. Иногда полезность перевешивает недостаток.

Если внешне Андрюха не особо изменился, разве подрос и повзрослел за срок нашего знакомства, в бумагах он разбирался теперь много лучше моего. Не поглядывает свысока исключительно по старой памяти. И еще потому что его счастье и процветание напрямую зависит от меня. Пока это так, опасаться нечего. И обрывать непродуктивно. Людям нравится чувствовать себя умными и поучать других. А от тебя не убудет выслушать.

— Он покровительствует новым людям и не забывает своих сторонников. Скажем, история с Миллером. Из студентов — сразу в профессора, каково?

Дело действительно мутное по всем показателям. 27 июля 1730 года академики были экстренно собраны для обсуждения предложенных Блюментростом новых кандидатов на профессорские должности: Леонарда Эйлера, натуралиста Иоганна-Георга Гмелина на место убившегося М. Бюргера, Георга-Вольфганга Крафта, Иосии Вейтбрехта и, наконец, Миллера. Вот по поводу последнего началась нешуточная свара.

Профессор Бюльфингер, например, уже в гораздо более поздней беседе отзывался в целом похвально о Герарде-Фридрихе в связи с его работой над «Примечаниями», где, между прочим, спасибо Миллеру как редактору, из номера в номер появлялись мои медицинские статьи и басни. Гонорар за то не выдавали, зато известность сделалась достаточно широкой. Все образованные люди страны заглядывали в очередной номер.