Владимир Поселягин - Комсомолец

Через пять минут лейтенант вернулся, а пограничники потянулись в глубину леса, видимо, направляясь к месту нашего боя. Кстати, винтовку они, с моего разрешения, забрали и положили в общую кучу.

— Давай знакомиться, тебя я теперь знаю, Михайло, представлюсь сам…

— Лейтенант Москалев, командир двенадцатой заставы, — перебив его, сообщил я. — Я читал выписку из вашего личного дела, прежде чем отправиться сюда.

Тот от неожиданности хмыкнул и отхлебнул из кружки, что я ему протянул, явно чтобы потянуть время.

— Верно. Я так понимаю, ты сейчас обратно?

— Не-е, я войну хочу встретить здесь, на границе. Завтра, когда вашу заставу смешают снарядами с землей, немного постреляю, а потом двинусь в Луцк. Буду чистить дороги. Каждый занимается тем, чему обучен.

— Почему именно наша застава, или к каждой отправили такого специалиста?

— Только к вашей. Галеты надо? Немецкие, свежие.

— Давай, — согласился лейтенант. Приняв полпачки, он, как и я, стал макать их в малиновый джем. — Откуда такое богатство?

— Трофеи. Банду взял, что недавно границу перешла, у них было. Большую часть лакомства начальству отдал, но и у меня кое-что осталось.

В это время подошел старшина, сам налил себе чаю и сел рядом, получив галеты. В разговор он не вмешивался, но слушал внимательно. Кроме этих двух командиров у меня в лагере еще были два пограничника в охранении.

— Ты не ответил, почему именно наша застава, — повторил вопрос лейтенант. — Смысл оставаться, если бандитов вы уничтожили?

— Я специализируюсь по противодиверсионным действиям в лесистой местности. Но выбор пал на вас не только из-за этого, у вас перед заставой брод, проходимый для танков. Скорее всего, на ваше уничтожение немцы завтра бросят не только артиллерию, но и, вполне возможно, авиацию.

— У нас там дот с противотанковой пушкой.

— Ой, да бросьте! Уничтожат вашу сорокапятку и пойдут себе дальше. Вот я и хочу вас поддержать, а потом рвану к Луцку.

— И что, есть чем поддержать?

— Снайперская винтовка и хороший пулемет. На трехстах метрах очень неплох по групповым целям.

— О как?! — удивился лейтенант. — Может, у тебя и пушка где припрятана?

— Пушки нет, — ответил я с сожалением. — ПТР есть.

Старшина похлопал Москалева по спине, когда тот закашлялся.

— Что, реально есть? — удивился он.

— Я больше двух десятков банд пустил в расход, у меня много что есть. Начальство уже рукой махнуло. Знает, что не отдам.

— Документы на тяжелое оружие есть?

— Конечно есть, — достал я из внутреннего кармана требуемую бумагу.

— Действительно есть, — удивился, читая, лейтенант.

— А секретарь еще удивлялся, зачем мне она, — прокомментировал я себе под нос и добавил уже громче: — Кстати, насчет банд ты не прав. Это были диверсанты, и их задача — обеспечить возможность захвата брода. У них своя задача. А банды — это банды. Сейчас чай попью и пойду охотиться.

— Думаешь, их найдешь?

— А то ж. Они же на тропках сидят. Найти нетрудно. А тропок у вас всего две. По одной в одну сторону пробегусь, по второй обратно.

— Про тропки откуда знаешь?

— Старшина сказал.

Покосившись на подчиненного, лейтенант задумался. Чай мы уже попили, поэтому просто общались. Пограничники уже закончили на месте боя и в данный момент, как я понял, копали прямо на месте общую могилу, сняв с диверсантов все, что только можно.

— Вот что, против твоей работы в нашем тылу я ничего не имею. Но вот методы твоих действий несколько отличаются от тех, что написаны в наших законах. Я оставлю с тобой двух своих подчиненных. Они и проследят за законностью. Да, так, думаю, будет лучше.

— По рукам и ногам связываешь, — с укоризной покачал я головой и погладил Шмеля, что спал рядом. — Но это все равно меня не остановит. Как бы то ни было, знай, завтра в шесть утра меня здесь уже не будет. Имей это в виду. Могу еще посоветовать оружие диверсантов распространить среди своих подчиненных, раздав их командирам, а снайперку лучшему стрелку. А то знаю я вас, в оружейку сдадите как вещдоки. Надеюсь, не надо напоминать, что после двух часов ночи вам лучше покинуть территорию заставы и занять окопы?

— Ты все про войну говоришь. Я не перебивал, но сейчас хотелось бы спросить. Она действительно завтра начнется? А то слухи давно гуляют. Да и эти… слишком наглые стали.

— Лейтенант, точно завтра. Уж я-то знаю, в верхах кручусь, с начальством общаюсь.

— Ну, значит, врежем им, — ударил он себя кулаком по колену.

Встав, я огляделся и, потянувшись, сказал:

— Не хочу тебя расстраивать, но пограничные сражения со стопроцентной вероятностью мы проиграем.

— А вот об этом поподробнее.

Оба пограничника насторожились от моих слов. Сев на место, я немного размял мышцы ног и, горько хмыкнув, сказал:

— Из-за предательства высших чинов РККА армия сейчас небоеспособна. Они до того довели бойцов и командиров, что те уверены, что войны не будет. Даже в отпуска распустили половину комсостава. Это как, по-вашему? Так что когда немцы завтра ударят, мы понесем колоссальные потери. Фактически за один день немцы ликвидируют две трети наших армейских группировок у границы и двинут вперед, остановить их будет некому. Потом будет второй эшелон наших войск. С полным превосходством немецкой авиации в воздухе, они будут долбить наши колонны на марше, нанося им большие потери. Да, нас больше, но бить нас немцы будут поодиночке. И побьют. Что дальше, не знаю, сложно спрогнозировать, но думаю, мы победим, не можем не победить.

— Откуда?.. — прохрипел лейтенант, до треска материи галифе сжимая ткань. Думаю, у него на ноге будут синяки.

— Прочитал рапорт начальника Луцкого отдела НКВД на имя наркома. Тот сам дал ознакомиться.

— Но почему ничего не делают?

— А как? Предатели носят генеральские и маршальские звезды. Трогать их пока нельзя. Так-то работают, но по мелочевке.

— А почему тебе доверили такие важные документы? — влез в разговор молчавший до этого старшина.

— Немцов был моим куратором, у нас хорошие отношения, и в некотором роде я ему помогал составлять этот рапорт. Большую часть информации он получал от меня, а я от допросов бандитов, националистов и диверсантов вроде этих.

— Посмотрим, что будет, прав ты или нет, — сказал лейтенант.

— Вот и ладушки. Ладно, что-то засиделся я тут с вами. Пора и за основную работу браться.

Встав, я было направился к повозке, как вдруг раздался треск внизу, и на левой ноге я ощутил некоторое неудобство. Посмотрев вниз, я горестно вздохнул и сказал:

— Похоже, сапожник умер.

— Что? — не понял моих слов Москалев, так же разглядывая наполовину оторванную подошву на левом сапоге. — Примета, что ли?

— Люблю наши приметы. Рассыпал соль — к ссоре, разбил тарелку — на счастье, пересолил — влюбился. Легче во всем видеть какой-то символ, чем признать, что у тебя просто руки из жопы растут… В другом тут дело. Я когда их покупал, месяца полтора назад, сапожник, древний старичок, сказал, что я их проношу столько, сколько он проживет. Вывод очевиден, он умер.