Коллектив авторов - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА VI

Бывший ангел-хранитель Маши стащил нимб с головы и грустно стоял, понурив крылья.

– Незачёт, – прогремел Бог, – низложен!

Ударил небольшой гром. Ангел, волоча ноги, вернулся к остальным, сел на облачную скамейку и заплакал.

– Второй вопрос повестки дня, – провозгласил Аваддон, ангел бездны, – выборы нового ангела-хранителя. По закону божьему спрашиваю вас, братия, не изъявит ли кто добровольного желания принять на себя обязанности ангела-хранителя Марии Окуневой?

Маша растерялась: а вдруг никто не захочет принять на себя эти обязанности? Что она тогда будет делать? Во сне ей казалось абсолютно очевидным, что без ангела она не выживет!

Из первого ряда встал толстый ангел с трубой, а на последнем облачном ряду поднял голову Пегас, он и так стоял на своих четырёх. Маша забыла дышать.

– У нас два кандидата, – подытожил Аваддон, – Варахиил, – толстый кивнул головой, – и Пегас, – тот ударил копытом.

Только не лошадь, то есть конь! – успела подумать Маша, тут люк под её ногами разверзся, и она рухнула с небес прямо в свою кровать, Марта взвизгнув, слетела на пол, а Маша улыбнулась и радостно вздохнула: на небе хорошо, а дома лучше! – подумала она. Странно только, что она обнаружила в постели свое любимое полотенце с розовыми слониками.

Маша вскочила свежая и веселая, хоть и голодная – ужас! Мартышка прыгала вокруг неё, как мячик. Её ушки, как у каждого уважающего себя девон-рекса, большие, в форме крыла бабочки, светились от радости. Она, как маленький эльф, внимательно и удивлённо смотрела на хозяйку своими огромными миндалевидными глазами, как будто видела её в первый раз. Маша по обыкновению посадила её на плечо, как пират попугая, и направилась на кухню. Маша поставила на плиту чайник, и, как только он засвистел, в дверь позвонили. Она с опаской и Мартой на плече пошла открывать.

– Кто? – спросила Маша.

– Конь в пальто, – услышала она из-за закрытой двери.

Дежавю, испугалась Маша, вспомнив свой сон про комсомольское собрание в раю и Пегаса на последних облачных рядах, и открыла дверь. Там стоял он. Пегас в белом пальто.

– Меня избрали твоим ангелом-хранителем восемьюдесятью тремя процентами голосов, – сказал он и заржал.

Мартышка принялась истошно мяукать. Маша онемела, а Пегас произнёс:

– Ну что ты, Маша, успокойся, я же с тобой!

Кошка замолкла, и тут заржала Маша, действительно, что ей переживать, ведь с ней говорящий крылатый конь в белом пальто. Во как! Великолепно!

Жаль, что не князь Оболенский.

– Так, – сказала Смерть, прикурив длинную тонкую дамскую сигарету от зажигалки в форме сердца. Горящее сердце, довольно пошло, – подумала я, – особенно в руках Смерти. Она глянула на меня коротко и точно, мой муж называет такой взгляд «удар в челюсть».

– Ты, значит, с заявлением, – продолжила Смерть, – дай сюда!

Я протянула ей лист А4 с одной-единственной строчкой, сейчас мне почему-то показалось, что даже написанной не моей рукой: слишком ровным убористым почерком, у меня всегда разный, но в основном, размашистый и не слишком аккуратный. «Это твоя суть наружу лезет», – говорила моя бабушка Варя.

Смерть начала читать вслух, а когда кто-то другой читает вслух то, что ты написала, это кажется натуральным бредом.

– Моей – уважаемой – Смерти, – прочитала она, смакуя каждое слово, – хорошо, что написала «уважаемой», иначе я и читать бы не стала. – Какойтотакойтовой, фамилия у тебя – блеск, – улыбнулась она и выпустила струю дыма мне в лицо, – ты не против, что я тебя на «ты» называю?

– Нет, что ты, – нагло сказала я, закашлявшись. Мне почему-то показалось неловким называть её на «Вы», всё же она – моя смерть, личная, подразумевает некоторую человеческую близость, ну в смысле, близость человека к смерти или смерти к человеку.

Я отвернулась, чтобы не дышать дымом, я и при жизни не курила и после смерти не собираюсь, легкие берегу! И, чтобы не разозлить её, а то ещё заяву не подпишет, сделала вид, что с интересом рассматриваю обстановку её кабинета, хотя смотреть, по правде говоря, было не на что: вытертый, как в нашей старой квартире, паркет, стол антикварный на дурацких львиных лапах с грязными когтями, пыльные, бывшие когда-то зелёными, бархатные шторы, кушетка, как в фильмах про психов, зеркало под чёрной тряпкой и ваза на подоконнике.

– Папа, – заметив мой взгляд, сказала Смерть, кивнув на краснофигурную урну, которую я приняла за вазу, – и братец его там же.

Смерть, оказывается, Танатовна по отчеству, а дядю её, значит, Гипносом величали. Вот, сука, папу даже не пожалела и дядю, – подумала я. Интересно, а где же папки с документами, архив, дела? Ничего нет.

– Александры Светбатьковны, – продолжила она едким тоном, – Заявление. Пока по форме. И кровью написала, всё правильно сделала, надоумил кто?

– Нет, – говорю обиженно, – сама додумалась. Всегда такие бумаги кровью писали: чернила всегда под рукой, всегда свежие, искать не надо, и ДНК для идентификации и прочего. Всегда можно проверить, кто писал, когда, зачем, кто родственники и т. д., и т. п.

– Ты не больно-то умничай, глупая баба! Не забывай, с кем говоришь! Ты это что же, в мой монастырь со своим уставом лезешь?

– Никуда я не лезу, – надулась я.

– А кто Митю предупредил, что если он и дальше бухать будет, то помрёт скоро?

– Ну, я предупредила, и чё?

– Я давеча сама к нему заходила: начала ругать, воспитывать, а он мне: «Что вы все, сговорились, что ли? Сам знаю, не маленький!» А я стою как дура, и не знаю, что сказать! Не твое дело такие предупреждения выносить, этак меня совсем слушаться перестанут!

– А Митя что? – не выдержала я.

– А ничего, даже не испугался, не поверил, что это я собственной персоной к нему заявилась, никакого уважения! А всё ты, нечего в мои дела нос совать!

Молодец Митька, не зассал! Отчаянный. Показал ей смачный кукиш.

– А в каком виде ты к нему заходила? – спрашиваю я.

– В каком-каком? В хрестоматийном! – говорит она.

– A-а, значит, в самом банальном, избитом: как все представляют, с косой?

– Да, – замялась Смерть.

– И в рубище, как сейчас, – критически бормочу я, совсем потеряв страх.

– Да, – предчувствуя подвох, говорит она. – А что не так с моим обликом?

– «Гранж» тебе не идёт! – со знанием дела выдаю я.

– Это как? – забеспокоилась она. Женщина всегда женщина, хоть и Смерть, подумала я и говорю:

– Стиль «гранж» – это вроде как бомж, если тебе так понятнее.

– Ты мне зубы не заговаривай, – вдруг рассердилась Смерть и вернулась к моему заявлению: «Уважаемая Смерть, примите меня в объятия по собственному желанию. Число. Подпись». Всё верно?

– Всё, – говорю я и тут понимаю, что правда, всё. Конец.