Павел Дмитриев - Анизотропное шоссе [СИ]

— Бл…ь! — тихо матюкнулся мне в спину партнер. — Папиросы забыл!

Он развернулся и быстро зашагал назад, так что я догнал его уже в тамбуре.

— Старый знакомый засел, с…ка, — прояснил Яков ситуацию в ответ на мой удивленный взгляд. — Слева, колобок в очках и черной рубашке. Издали не срисует, ведь столько лет прошло, но вблизи непременно смекнет. Придется обедать в купе.

— Может быть…- сконфуженно замялся я.

Яков осуждающе хмыкнул, однако увидев в моих глазах некстати разбуженный грех чревоугодия, расслаблено махнул рукой:

— Ты-то оставайся. Но не вздумай знакомиться и беседы разводить, чекист [102] Оперативной работой И. Э. Бабель не занимался, в 1918 работал переводчиком в иностранном отделе ЧК. он, хоть и бывший, сам понимаешь.

— А зовут-то как его?

— Изя, кажется. Фамилия Бабель.

— Ого! — отчетливо щелкнуло у меня в сознании. — Читал… когда-то давно.

В начале кратких одесских каникул я частенько не понимал смысла в повсеместно употреблявшихся фразах типа «смотреть официальным глазом», «снять со стенки верного винта» или «отдавать кровь в первом ряду». Но позже осознал: Бабель в советской стране бешено популярен, куда больше чем Пелевин в моем времени. Так что всякий оболтус, мнящий себя хоть каплю образованным, обязан знать десятка полтора красивых цитат из «Конармии» или «Бени Крика», чтобы с поводом и без оного вкручивать их в любой разговор. Перечитать смутно припоминаемые по школьной программе романы [103] ГГ ошибается, И. Э. Бабель ни одного романа не написал, перечисленное выше — сборники рассказов. желания не возникло, но сам факт в памяти отложился прочно.

Вернулся в ресторан я в гордом одиночестве, однако последовать совету партнера и спокойно пообедать не смог. Не иначе, уловил знаменитый писатель эфирные эманации моего интереса. А может, проще и материалистичнее, не понравилось ему, что кто-то за спиной поесть пристраивается. Так или иначе, только выдвинув стул, я неожиданно услышал тонкий, чуть ироничный голос:

— Товарищ, присаживайтесь лучше сюда, коли вы не против составить компанию пьяному еврею.

Отказаться не сложно, да только как это сделать, если гложет любопытство? Ладно выдающийся писатель, таких у меня полный учебник литературы, но ведь он числился чуть не официальным любовником жены будущего наркома Ежова! [104] Данная версия спорна, то есть имеет как сторонников, так и противников. Однако факт близкой дружбы Бабеля и его постоянного общения с супругой Н. И. Ежова Е. С. Хаютиной (урождённой Фейгенберг) не вызывает сомнений. По крайней мере, эту деталь биографии я твердо запомнил из рассказа молоденькой училки, когда-то тщетно пытавшейся найти подход к нашему буйному одиннадцатому классу. Поэтому колебался недолго, то есть после секундной заминки сделал пару шагов к соседнему столику и с улыбкой протянул руку:

— Алексей.

— Ах, да, так неудобно, — Бабель с легким, чуть шутейным поклоном привстал и энергично пожал мою ладонь. — Меня зовут Айзек, можно на ты и без отчества, хотя зрение мое слабо, но я таки вижу, что по возрасту мы не сильно отличны. [105] И. Э. Бабелю в 1930 году 36 лет, ГГ — 25 лет.

Я же в этот момент замер в ступоре. Наверно, во всем мире не найти человека, менее подходящего на роль дамского угодника. Низкий, толстый, начавший лысеть очкарик, с короткой шеей и смешным носом уточкой над широкими, чуть припухлыми губами, вдобавок одет вызывающе серо и не модно. С такой внешностью, да в постели к дамам высшего советского света?! Тут я приметил на столе среди остатков еды сильно початую бутылку госспиртовской «Английской горькой» — так он еще пьет сам с собой!

Не знаю, как писатель истолковал мое замешательство, вероятно, списал на смущение молодого парня из провинции, но разговор он поддержал в лучших британских традициях:

— Скучно сегодня, очень скучно и жарко, — тут Бабель перехватил мой взгляд, остановившийся на водке: — Это пустяк, знаешь, реальный пустяк для меня. То ли дело было… Но ты наливай, не стесняйся!

Он с иностранным акцентом щелкнул пальцами в воздухе, подзывая официанта:

— Еще англичанки и приборы молодому человеку!

— И что там у вас на обед, несите тоже, — заторопился я вслед чересчур энергичному собеседнику, испугавшись остаться наедине с хрусталем рюмки.

— Сей момент, — донеслось из-за стойки.

— Так вот, на чем мы остановились? — Айзек стянул очки и начал их аккуратно протирать вытащенным из кармана платком. — Понимаешь, — он доверительно понизил тон, — самое сложное это начинать беседу с незнакомым человеком. Ни малейшего понимания, что ему интересно, а что вызовет раздражение и гнев. Заведешь разговор про девок, а он оказывается женат и души не чает в супруге. Или распишешь вегетарианцу вкус жареного в яблоках гуся, да предложишь отведать старого Фин-Шампань тому, кто в строгой завязке, а то еще про храм какой обмолвишься, а собеседник вовсе магометянин.

— Типа, не говори о веревке в доме повешенного? — попробовал сострить я.

— Точно! — с наигранным энтузиазмом Бабель подхватил заезженную шутку. — Так вот, со мной все просто, писатель я. Ну, в журналы там статейки кропаю или еще куда. Мое дело не интересное, знай, скреби карандашиком бумагу, черкай да переписывай набело.

Мимикой я старательно изобразил недоверие к прибедняющейся знаменитости, но ломать игру не стал. Все равно вопросы будут, так лучше заранее, на трезвую голову выдать частичку вызубренной в деталях легенды. Заодно и проверить слабые места можно без особого риска, с таким-то гандикапом по части употребления «очищенного вина».

— Так со мной вообще неинтересно, — я деланно развел руками. — В детстве бегал в школу да на запруду с дружками в маленькой деревушке с аппетитным названием Пироги. Батя там фельдшером работал, а мать и не помню толком, померла она, когда братика рожала. Потом, уж когда война началась, отцу службу предложили в Кременчугском лазарете, мы туда и переехали, пошел в Александровское реальное, на основное отделение. [106] Реальное училище — среднее или неполное среднее учебное заведение, во многом похожее на современный колледж (только 2-7 летний). На основном отделении готовили к техническим специальностям, на коммерческом — к торговым. Дальше замятня пошла в полный рост, сперва трамвай ходить перестал, а там то немцы, то петлюровцы, то деникинцы, еще товарищ Сталин приезжал как-то с делегатами конгресса интернационала, но трамвай все равно не починили. В двадцатом, как раз за пару лет до выпуска, нас переименовали в ФЗУ, так я стал слесарем-электриком. Поработал учеником в вагоноремонтных мастерских два года, интересно было, и место пророчили, да ушел на трикотажку, уж на полную ставку, деньги шибко нужны были. В те года батя здоровьем резко сдал, уволили его с водолечебницы имени Дзержинского. А как он помер… — я со всем возможным правдоподобием шмыгнул носом, — подался к тетке в Одессу, там ее муж, непач из видных, меня живо к приятелю на жестяно-баночный завод определил.