Павел Дмитриев - Анизотропное шоссе [СИ]

— Во имя ароматов кварков… а каково оно было там, на фронте гражданской?

Проснулся я далеко за полдень с основательно забытым ощущением сытого похмелья. В бараке непривычная тишина, никого рядом, лишь пеллагрик-дневальный кумарит у печки. Лагерная пастораль, только голова раскалывается. Но делать нечего, поплелся в туалет «сдавать отчет», заодно — узнать свежие новости. Последнее совсем не шутка, густо беленое известью заведение не зря частенько обзывают «радио-парашей». Есть у хроноаборигенов совершенно идиотская манера, почти как у французских аристократов из умных книжек, которые умудрялись проводить приемы гостей, сидя на стульчаке за ширмой… отличие лишь в отсутствии этого самого стульчака и ширмы.

По дороге сюрприз — как будто случайно в том же направлении двигался мой негласный, и как выяснилось, не слишком полезный покровитель — Князь Гвидон. Не иначе шестерки подсуетились, успели доложить. Вот только что именно?

— Что лыбишься как майская роза? — поприветствовал меня у входа предводитель шпаны районного масштаба. — Топай шибче, кантовщик, пока есть куда жо..у приткнуть!

От удивления я не нашел, чем ответить. Попробуй пойми, издевается так местный «авторитет», готовится прирезать или, наоборот, шутит по-приятельски.

Пристроился Гвидон рядом, чуток помолчал для порядка, перебирая обрывки газетки в руках, упертых в колени локтями. Будто всерьез прислушивается к вопросу о создании парагвайской коммунистической партии, [188] Парагвайская коммунистическая партия и правда была создана 19 февраля 1928 года. который горячо, с матом и угрозами обсуждался в местной тусовке. Когнитивный диссонанс между ср…щими мужиками и Южной Америкой скоро заставил меня едва ли не хрюкать от сдерживаемого смеха.

Странные звуки дали хороший повод:

— Пошто заместо работы вола еб..шь?! — недовольно попенял мне Князь.

— Да как-то случайно вышло…- начал, было, оправдываться я.

— В курсе! Крепко пел за тебя залетный лягавый в конторе, — сквозь напускную суровость все же прорвалась широкая улыбка.

Я с трудом сдержал облегченный выдох:

— Да что он сделал-то?

— Бл…ть, да ты не петришь никак? — вскинул брови вверх Гвидон. — Тебя, паря, по липестрической линии толкнули, будешь теперича как весовой [189] Весовой — арестант, видавший виды и пользующийся известным авторитетом, «весом», в своей среде и в глазах начальства. за Красиным-электриком жить.

— Да ну, серьезно?!

— Бля буду! — заявил «авторитет», явно работая на немногочисленную, но внимательную публику. Но ты в натуре хорош, хоть и контра! Только смотри, не забурей, как в дела войдешь керосина отдакнешь [190] Отдакнуть — отдать. по чести.

— Постараюсь, вашблагородие, — неудачно попробовал отшутиться я.

— Заводной, однако, — Гвидон перешел чуть не на отеческий тон. — Смотри меж двух не останься, держи фасон. Загнешься без фарта, что я бабке твоей скажу в Питере?

— Э… Постараюсь, — промямлил я, пытаясь подобрать правильные слова.

Но авторитет уже завершил представление:

— Долго ты, как веревку проглотил! — он недовольно поморщился, поднялся, натягивая штаны, и без политесов раскланялся: — Пойду, похряпаю. [191] Похряпать — поесть. Бывай!

Вот как хочешь, так и понимай. Хотя определенная логика присутствует — спокойно пошептаться в лагере тупо негде, сдадут мгновенно и с потрохами. Так же выходит — матерый уголовник при всех бодро развел пошедшего в гору лоха на керосинчик, чуть польстил, припугнул, на деле же недвусмысленно обозначил интерес в стиле: «это моя корова, сам доить буду». С одной стороны для здоровья полезно, теперь арестант, потерявший теплое, наверняка дорогое место, побоится ко мне сунуться. Да и чужая шпана обойдет стороной. Только надо признать: до ужаса противно чувствовать себя парнокопытным…

Но зачем он бабку в Питере приплел? Намек на будущее сотрудничество? Эдакая рисовка перед соратничками, типа «выдумал, а этот дурак и поверил»? Пустил любопытных на ложный путь? Или просто объяснил покровительство в прошлом? Стоит ли по этому поводу ломать голову? Разумеется, нет! При таком источнике ништяков как электростанция, подготовиться к побегу сущий пустяк. Пусть катятся к чертовой матери фанатики-чекисты в обнимку с социально близкими рэкетирами-уголовниками. С хорошей едой, здоровый, не изломанный тяжелой работой… да я, шутя, уйду и от тех, и от других!

Но стоп! В лагере нельзя даже думать о побеге!

Вдруг кто-нибудь прочитает мысли?

— Could I have the final straw? — с раздутой вежливостью поинтересовался я.

— Биереги твоего вирблюда, — засмеялся коренастый грузчик-швед, [192] Вплоть до конца XIX века в Хельсинки-Гельсингфорсе абсолютно преобладало шведское население. К 1890 году языковой состав — 45,6% шведский, 45,5% финский, 6% русский и 2,9% прочие. подталкивая мне на спину последний мешок.

Нашелся же юморист на мою голову… Но грех жаловаться всерьез, лингвистическое разнообразие среди рабочих в порту Хельсинки очень удобно, а уж в «Артели русских грузчиков» [193] «Артель русских грузчиков» в порту Хельсинки действительно существовала с 1922 года. тем более. Пусть от славы тружеников-интеллигентов через шесть лет после основания осталось лишь название; тут порой плохонько, но говорят на трех-четырех языках. Пользуясь такой возможностью, кроме естественного русского я старался придерживаться одного лишь английского, уверяя всех о своей мечте перебраться в Штаты. Знание же немецкого и французского на всякий случай скрывал.

Хорошо и другое: контейнеры пока не изобрели, поэтому заказов нам хватает с лихвой. И платят, в общем-то, неплохо, три финских марки в час, что составляет при пересчете через золото пятнадцать французских франков или американский доллар с центами. [194] На самом деле по финским меркам того времени доход ГГ более чем скромен, рабочие имели (до налогов) в среднем 10 тысяч марок в год, машинистки — около 15 тысяч, офисные клерки — до 30 тысяч. Таскать мешки, ящики и бочки можно сколько угодно долго, поэтому привычные лагерные двенадцать-тринадцать часов работы в удачный день дают более тридцатки на руки. Не великое состояние, но, в принципе, такой уровень, хотя и без излишеств, но позволяет жить не только одинокому парню, но и молодой семье.

Сытный обед с большой кружкой сверхлегкого пива стоит три марки, не новый рабочий комбинезон для грузчиков, то есть со специальным плотным капюшоном, обошелся в пять монет, ношенные, но добротные высокие ботинки темно-рыжей кожи с антитравматическими стальными оковками носков — десять. Отдельной строкой идут у меня затраты на роскошь, то есть миниатюрную меблированную комнату с уборкой, завтраками и сменой постельного белья, все за пять марок в сутки. Безусловное мотовство, но после полутора лет жизни на нарах из необработанного горбыля я физически не смог отказать себе в подобном удовольствии.