Павел Дмитриев - Анизотропное шоссе [СИ]

— Пятерочку надо бы, или серебром рубль с полтиной! — «ванька» еще раз внимательно оглядел нас, потом чемоданы. И как кнутом рубанул: — Каждому!

— В смысле?

— Надоть вам двоих брать, иначе не вывезет лошадка-то.

Поторговались, впрочем, без всякого успеха — «овес-то нынче дорог, а завтра еще дороже будет!» — и поехали. В первой пролетке Яков с багажом, во второй я с Сашей. Под кое-как вздетой полукруглой крышей не мочило хотя бы со спины, но особого уюта не добавилось — даже с девушкой в качестве полупассажира плечам оказалось тесно, вонь превысила концентрацию до угрожающего здоровью уровня, да еще резко поднявшийся центр тяжести мотал убогую конструкцию на грубой брусчатке так, что нам приходилось то и дело хвататься за борта и друг друга.

Шустро перескочив по широкому и практически пустому мосту через Москву-реку, мы углубились в город по застроенной двух-трехэтажными домами улице. В прошлом, то есть в 21-ом веке, я успел потратить несколько дней на достопримечательности столицы, но, увы, не более того. Так что теперь таращился на главный город страны «как впервые» без всякого преувеличения, пожалуй, ничего знакомого, кроме Красной Площади и Мавзолея, увидеть тут мне не удастся. Зато спутница жадно всматривалась в привычные с детства места, с удовольствием рассказывая обо всем, что попадалось на глаза.

Однако скоро и ей пришлось удивляться, прежде всего, очередям. Нет, не самому факту наличия, советский строй без «хвостов» существовать не может принципиально. Но вот их длина! При виде особо многочисленной толпы, уходящей в бесконечность поперечного проулка, девушка не выдержала:

— Прямо как на биржу труда столпились! [259] Во времена НЭПа из-за отчаянной безработицы именно очереди на биржу труда прославились своей непомерной длиной.

— Может, дефицит на прилавок выкинули? — щегольнул я новыми-старыми словами.

— Да какое, вон, смотри, там хлопчики с бидонами, значит, за керосином.

— С ним всегда проблемы? — удивился я. — В Одессе, наоборот, лавочники стараются, рекламой к себе заманивают.

— Так же как в Москве, когда я уезжала! Не было печали…

— А здесь, смотри, с бутылками мужики кучкуются, — перебил я Александру, без всякого вежества тыкая пальцем в сторону. — Тоже за топливом?

— Нет, — рассмеялась она. — За водкой, без сданной посуды не продают. Но тут все как было, разве что малость хуже.

Обсуждения новых особенностей очередей нам хватило на пяток кварталов, благо за примерами далеко ходить не пришлось. За чем-нибудь да «стояли» на каждом углу, и это не художественная метафора, а суровая действительность.

Скоро подоспело новое развлечение. Едва мы миновали широкий, больше похожий на парк бульвар, как напротив наглухо заколоченного павильона «Узбеквино» уперлись в самую настоящую дорожную пробку. Развороченные дорожными рабочими для ремонта, но, вероятно из-за погоды, брошенные «как есть», булыжники мостовой изрядно сузили дорогу. Да так ловко, что груженый кирпичом ломовик не вписался в габарит и умудрился стряхнуть какого-то парня с задней подножки попутного трамвая, к несчастью, под тележное же колесо. Катящийся сзади форд с недовольным писком клаксона заблаговременно принял влево, погромыхивая перевалил через рельсы… и тут же впилился во встречную коляску. Сзади в кучу наддал жара крестьянский битюг, в телегу которого с треском затормозил, скользя наискосок по склизлым камням мостовой, чей-то роскошный белый лимузин. Через несколько секунд стены окрестных домов содрогнулись от дружного мата.

— Это ж какой талант нужен, устроить затор на пустой дороге! — пробормотал я.

— Тпру!!! — навалился на поводья извозчик. — Поворачивай, нечистая сила!

Пролетку резко понесло в сторону, в какой-то момент она буквально встала на два колеса. Мне с трудом удалось удержать на скользком валике сидения себя и Александру.

— Лихач! — взвизгнула она в затянутую накидкой спину.

— Полицейский разворот!

— Ништо! В обход доедем! — невозмутимо и спокойно прокомментировал смену маршрута лошадиный гонщик.

Тема беседы перекинулась на трамваи. Со стороны невозможно представить, как граждане вообще умудряются в них залезать, или, наоборот, вылезать. Вернее сказать, для себя алгоритм я уже сложил: с размаху или даже короткого разбега навалиться плечом, как в американском футболе, тем самым сдвинуть внутрь пару-тройку товарищей. Не особенно сложная задача для тренированного парня весом в шесть пудов. Но каким приемом в рельсовый транспорт втискивалась Саша?!

Чуть смутившись, моя спутница призналась «в страшном»:

— Меня всегда через переднюю дверь пускали.

Ну надо же! Большевики, конечно, революционеры и низвергатели буржуазных традиций, но правила на общественном транспорте завели точно как в «прогнившей» Европе. То есть спереди могут входить только дети, с родителями или без оных, беременные женщины, инвалиды и приравненные к ним особо важные чиновники.

Тут я вспомнил про так и непонятый мной пассаж из «Трех столиц» Шульгина. Тот, что про сложившееся в триэсэрии саморазделение публики на более чистую в первом вагоне и ту, что попроще — во втором. Рассказал про это Александре — и получил, наконец, удивляющий простотой ответ:

— Да по привычке!

Оказывается, до революции первые вагоны трамваев были вагонами первого класса. Для Шульгина и его читателей-эмигрантов, в отличие от меня, данная «мелочь» представлялась очевидной и не требовала объяснений.

Между тем дома вокруг становились все выше и солиднее, поток людей на тротуарах дошел до состояния «впору вводить, ставить знаки и движение по полосам», а плотно забитая гужевым транспортом дорога подсказывала, что слухи о забое всех лошадок на мясо оказались сильно преувеличенны. Мы явно подъезжали к центру. Еще пара кварталов, и среди безликих, одетых в разные варианты темного сукна советских прохожих все чаще и чаще начали попадаться настоящие «леди и джентльмены». Мужчины под зонтиками, в изящных пальто, идиотских канареечных ботинках, дамы в шляпках и шубках из хороших мехов, с огромными лакироваными сумками в руках.

Преобразились и магазины. На многочисленных рекламных плакатах — неожиданный блеск импортного лоска и НЭПовской роскоши. Но витрины уже оскудели, хотя в кондитерской лавке все еще выставлены красиво выложенные мармеладом портреты вождей. В галантерее — Маркс и Энгельс в окружении изящных дамских комбинаций, похоже, модницы еще не осознали, что следующий шанс купить красивое белье представится только когда они станут бабушками. В светящемся окне огромного, занимающего целый квартал торгового центра [260] Имеется в виду Солодовниковский пассаж. Разрушен в 1941 году в результате бомбардировки Москвы. — рисунок ромашки, в центре которой лицо девочки с большими черными глазами, по кругу идиотская реклама — «Есть дороже, но нет лучше пудры киска-лемерсье».