Вадим Чекунов - Тираны. Императрица

Дядюшка Чжень, не дождавшись ответа, покачал головой.

— Однако мы с тобой заболтались, — ворчливо сказал он, растирая себе поясницу. — В такую непогоду у меня всегда ломит тело. Когда я был молод, как ты, мне тоже не сиделось на месте. Все куда-то спешил… А вот отстоял свои годы за прилавком, да заработал кучку серебра и целую гору болезней. Теперь уж никуда не деться, так и доживу век в этой лавке…

Брови хозяина приподнялись, а усы, наоборот, печально обвисли. Должно быть, он вспомнил о сбежавшем из дому сыне…

— Дядюшка Чжень! — Дун Ли прижал руки к груди. — Вы не будете одиноки! Я позабочусь о вас, как о родном отце!

Старик махнул рукой:

— Ты давай позаботься о лавке. Убери тут все, протри насухо заварочный столик, видишь, дерево от влаги начало портиться… Я пойду в дом, намажу колени да поясницу, а потом спать лягу. Будешь выходить через задние двери — не забудь запереть их потом. Да проверь, подергай створки, чтобы плотно закрыто было — эдакий ветрище сегодня, нанесет песку, не вычистим потом… И куда только вас, молодых, тянет в такую погоду!

Дун Ли терпеливо выслушал стариковское ворчание. Когда хозяин наконец ушел во внутренний двор, его помощник еще два часа возился в лавке, со специальной медлительностью наводя порядок. Нужно было выждать до времени, когда в домах начнут гаснуть фонари. Простой люд и в деревне, и в городе ложится спать рано — но и встает еще затемно.

За ночь надо успеть совершить намеченное и вернуться.

Пальцы Дун Ли принялись подрагивать — когда он переставлял посуду, крышечка чайника мелко задребезжала. Волнение, до поры сдерживаемое всевозможными дневными хлопотами, начало проявляться все сильнее. Даже дышать стало тяжело — в груди будто застрял ледяной ком, а сердце тревожно ворочалось под ним, придавленное.

Дун Ли сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и даже ударил себя ладонью по щеке.

— Не надо бояться, — произнес он, стоя посреди чайной лавки. — Сегодняшней ночью Небо на моей стороне. Все у меня получится.

Голос его срывался от нервного возбуждения, но все-таки парень смог немного успокоиться. Заперев задние двери, бросил взгляд на окошко спальни хозяина. Свет уже не горел там. По маленькому дворику носились песчинки, ветер закручивал их, гоняя от стены к стене. Дун Ли сунул руку за пазуху и выудил припасенный кусок ткани.

Намотав тряпку на лицо — и защита от пыли, и возможность остаться неузнанным, — втянул голову в плечи и вышел за ворота.

Буря бесновалась в их переулке, и страшно было подумать, что творится на широких улицах или площадях — там, похоже, запросто свалит с ног. Покачиваясь, парень добрался до перекрестка, свернул в соседний хутун , где располагалась слесарная мастерская. Ворота были заперты. Дун Ли уцепился за черепицу, покрывавшую верх стены, подтянулся и заглянул во двор. Как он и ожидал, хозяева уже улеглись — за забором была непроглядная темень. Парень без труда перемахнул через ограду и удачно опустился на мерзлую землю. Ведя ладонью по шероховатой, холодной стене, прокрался к складу под жестяным навесом. Ветер так громыхал хлипкой кровлей, что Дун Ли, не опасаясь быть услышанным, покопался в куче деталей и выудил подходящий металлический прут — толщиной с палец и длиной чуть больше предплечья. Ухватил покрепче за один конец, сделал несколько пробных взмахов. Подставил ладонь, оценивая силу удара. Спрятав находку в рукав, вылез из двора ремесленника, выскользнул из хутуна и обходными путями, то и дело сворачивая с основных улиц, направился в южную часть города. Приобретенный ранее опыт и память пригодились — ноги бывшего рикши упруго отталкивались от промерзшей земли и, казалось, несли его сами по себе. Он даже попытался перейти на привычный размеренный бег, но быстро одумался — не ровен час, налетит на сторожей, те мигом устроят переполох, приметив бегущего незнакомца. Да и непогода серьезно осложняла перемещение, а путь предстоял далекий.

Ледяной ветер забирался под одежду. Было трудно дышать, но Дун Ли упрямо, как рыба против течения, продвигался по улице, наклонив голову и стиснув зубы. По телу пробегала дрожь, и парень знал — не столько от холода она, сколько от страха.

Ведь нынешней ночью он станет преступником.

На разбой — а для чего же еще была прихвачена дубинка — он решился лишь на днях, подсчитав свои сбережения. Близилась череда зимних праздников, а денег хватало на скромное угощение, но никак не на достойный подарок. Вручить Орхидее недорогую безделушку Дун Ли и помыслить не мог. Все эти шпильки из медных гвоздей и веревочные браслеты хороши, когда тебе лет десять и ты неожиданно влюбился в соседскую босоногую девчонку, знакомую с младенчества. А когда сердце неровно бьется от вида юной красотки, на которую засматривается каждый встречный, да к тому же и она к тебе явно неравнодушна — тут отдариться безделушкой означает потерю и лица, и своей ненаглядной. Сидя в лавке долгими вечерами, Дун Ли ломал голову в поисках решения. Не ровен час, объявится кто-то другой, побогаче… Затмит рассудок ее родни блеском серебра и шелка — и все пропало. Ослушаться мать Орхидея не посмеет, та мигом выдаст ее замуж… Чем больше парень размышлял о возможном итоге, тем жарче распалялся. Сдвигал брови, сжимал челюсти и то и дело бросал взгляд на кривой отточенный нож, лежавший на прилавке, — им он обрезал бечеву на пакетах с чаем. Но вонзить его в соперника, если такой окажется в квартале, — не выход из положения. Ведь схватят наверняка, и расправа будет суровой. А перед этим еще и поводят по улице, закованного в колодку. Всех женихов не истребишь, да и сам он не был до конца уверен, способен ли ударить человека ножом. Иное дело — пригрозить дубинкой, а при необходимости вполсилы стукнуть по темечку. Тем более — одинокому старику, живущему в конце глухого переулка на самой окраине. Тоже рискованно, конечно, но трезвый расчет и неоднократные наблюдения за намеченной жертвой вселяли уверенность — все получится…

…Этого тщедушного скупщика Дун Ли приметил еще во времена, когда работал на контору Ву и бегал с арендованной коляской по городу, чаще пустой, чем с седоком. Время было такое же зимнее, сущий ад для любого, кто работает на улице, а уж для рикши — верная дорога в могилу. Пока резво двигаешься, тебе тепло, и даже пот струится по телу. Но вот клиент доставлен, жалкие гроши получены, а следующего пассажира можно и не сыскать — дни короткие, холодные, людей на улице мало. Пропотевшая одежда быстро смерзается коркой, спина немеет, под ребрами начинает саднить, и вот уже следующим утром тело сотрясает кашель… Дун Ли не раз видел рикш, умиравших прямо посреди улицы. Они валились на землю, глаза их закатывались, изо рта шел слабый хрип, а плечи подергивались, будто в плаче. Попадались среди них и такие, кто покидал этот мир с радостью — мелкое частое дыхание их прерывалось последним выдохом, а на губах появлялась улыбка счастливого человека, чьи страдания и мучения завершились.