Дмитрий Бондарь - Другой путь 5 (СИ)

Но о том, что война неизбежна, догадывались всего несколько человек. И только трое точно знали, что она обязательно будет - я, Серый и добряга Саддам. Ну, возможно, еще кто-то в ЦРУ и МИ-6, но одно дело быть уверенным в чем-то, а другое - точно знать.

В Москве было жарко. Гораздо теплее, чем в Дублине или в моих Пиренеях. Даже поздним вечером ощущался жар, исходивший от раскаленного за день асфальта.

Меня встретили в Шереметьево стразу на трех машинах: Штроттхотте приехал сразу на двух представительских пятисотых мерседесах, а отец, который в телефонном разговоре сказал, что может не успеть, но тоже оказавшийся здесь, потрясал воображение москвичей только что появившимся на рынке Gelandewagen’ом в новом кузове. Черный, с обилием блестящих деталей, с непривычно-угловатыми формами джип был хорош. Немногочисленные работники аэропорта, оказавшиеся неподалеку, привыкли к виду лимузинов, но еще никогда не сталкивались с единственным немецким джипом и поэтому, ничего не стесняясь, показывали друг другу на него пальцами. Красных дорожек, оркестров и прочего официоза не было.

Я тепло поздоровался с Вилли, но сел в машину к отцу, попросив охрану и Гвидо разместиться в мерседесах швейцарца. Штроттхотте сделал удивленное лицо - он никогда не видел Майцева-старшего и понятия не имел, что это за человек, но возражать не стал.

— Как ты? - спросил отец, выруливая на московскую дорогу.

Он спросил на русском, и я целых пять секунд подбирал слова для ответа. Но уже через десять минут разговора все вернулось - я вспомнил язык, на котором уже даже разучился думать.

— Спасибо, твоими молитвами жив. Как тут все?

— Кипит! - хохотнул отец. - Баталин разворачивается, страна стонет. Уже смещена половина областных и республиканских деятелей, кадровые перестановки в министерствах, уголовные дела, почетные пенсии. Ну, знаешь, как это у нас водится при смене власти…

— Понятия не имею, - пожал я плечами, - При мне все происходило тихо, да и помню я хорошо только дорогого Леонида Ильича. Это где-то там, в эмпиреях свара шла…

— Сейчас везде. “Врагов народа” еще не расстреливают, но, думаю, после нескольких показательных процессов, и это будет.

Мне была удивительна и непонятна его радость, сквозившая в словах.

— Это хорошо?

— Нет, сын, - ответил он. - Это плохо, но совершенно необходимо для склейки разболтавшегося общества. Немного крови, под полным контролем государства, отнюдь не повредит.

— Я против крови, - сказал я, вспомнив бедолагу Чарли, двух ГБ-шников в итальянском отеле, несчастную девчонку, погибшую при взрыве, ее застреленного отца и полуживого Тома.

Я старался не вспоминать о людях, умерших при моем участии, я даже стремился забыть их лица, имена, и отчасти мне это удавалось. Тогда я делал так потому что не знал, как можно иначе, потому что пытался доказать в первую очередь себе, что я готов на все. Но время не принесло облегчения и иногда, напиваясь, я вспоминал обо всем, не желая помнить даже самой малости.

— Потому что ты понятия не имеешь, что здесь происходит, - хмыкнул отец. - Из сотни наших банков только в два не пришли еще дюжие молодцы с требованием “платить за защиту”. Они лезут отовсюду: спортсмены, афганцы, уголовники, все, кто считает, что судьба не дала им шанса жить хорошо. Правда, ничего полезного они делать тоже не желают из принципиальных соображений.

— И что?

— Ты о чем?

— О банках? Платим?

— С ума сошел? - отец оторвался от баранки и недоуменно посмотрел на меня. - За что мы должны платить этим уголовникам? Все, кто к нам приходили, надежно упакованы и изолированы от общества. Лет через шесть-восемь они, конечно, снова окажутся на свободе и снова придут со своими глупостями, ну а мы их снова упакуем.

— И так до бесконечности?

— Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!

Это правда. У приличного рецидивиста на моей Родине могло быть и пять-шесть ходок за плечами. Зато в благословенной Америке, кажется, уже нашли способ борьбы с рецидивами - на телевидении в многочисленных ток-шоу всерьез обсуждается необходимость давать третий срок всегда пожизненно. Даже если в третий раз ты попал в тюрьму из-за кражи трусов в универмаге. И, как положено в демократической стране, предмет обсуждения уже рассматривался в Сенате. Вот такое вот человеколюбие и гуманизм, избавляющее общество от бунтующих изгоев.

— Помощь нужна?

— Справляемся пока. Сейчас еще всенародно избранный порядок наведет за год-другой и вообще все отлично станет.

— Было бы славно. Куда ты меня везешь?

— Посмотришь, - загадочно ответил отец.

— Что мама?

— Живет. У нее все хорошо. Захар, ты же знаешь, я не люблю об этом говорить.

— Как хочешь. Просто если уж я сам не могу открыто ей помогать, то просто хотел бы знать, что она ни в чем не нуждается.

— Так и есть. И давай, не будем об этом?

— Хорошо, как скажешь, - мне захотелось надуться, как в детстве, но я сразу же отбросил эту глупость в сторону. - Еще что-то интересное есть вне работы?

Отец некоторое время молчал, сосредоточенно вертя баранку, обгоняя еле ползущие по дороге “Жигули” и “Москвичи”. В зеркало заднего вида я заметил, как послушной змейкой за нами следуют два мерседеса с охраной и компаньонами. Скорость выросла уже до ста тридцати, но они не отставали. Попутные машины советских автолюбителей испуганно шарахались в стороны.

— ГАИ не боишься? - спросил я. - Или ограничения отменили?

— Десять долларов решают здесь любую проблему, кроме наезда на пешехода на “зебре”. В этом случае нужна сотня, - зло ответил отец. - Довели страну горбачевские перестройки до… - он произнес что-то длинное на французском, но я четко расслышал только уже знакомые мне раньше la verge, encule и enfant de pute. - Прости мне мой французский.

— У тебя уже получается лопотать как у заправского лягушатника, - изумился я.

— Учимся, дружище, учимся, - рассмеялся отец. - Хороший преподаватель и должная мотивация любого заставят стараться. Соседи в Париже утверждают, что у меня эталонное валлонское произношение.

— Здорово.

— Врут, наверное, из вежливости. Ты про новости спрашивал, а я совсем забыл. Мать твоего дружка Фролова в депутаты подалась.

— Да ладно!

— Точно-точно! На последнем Съезде встретил. Поговорить не вышло, но это точно она. Я ее по родительским собраниям помню.

— Неожиданно. Нужно Серому сказать - пусть порадуется.

— А ты думаешь, он не знает?

— Н-дя… что это я?

Мы не поехали в саму Москву, а свернули куда-то на запад.

— Так куда ты меня везешь?

— Ну вообще-то это должен был быть сюрприз. Просто есть несколько человек, очень хотевшие тебя увидеть…

— Кто?

— Павлов, Изотов.

— Отец, в машинах сзади сидят мои охранники и Вилли с Гвидо. Не думаю, что они должны встречаться с Павловым.