Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Я подремлю, — ответил Семён. — Задёрни.

— Ага.

Колька поправил занавеску, отделявшую кровать Семёна от горницы.

На кухне возле печки шумел самовар, стол был накрыт клеёнкой в цветочек, и на деревянном толстом кружке стояла сковородка, потрескивающей жареной с салом картошкой.

— Ух ты! — восхитился Колька. — Ну, Мама Фира, спасибо! Садись, Мороз.

Крякнув, Колька поднял и поставил на стол большой, заметно помятый, но начищенный до блеска самовар и сел за стол. Мама Фира положила им картошки.

— Кушайте на здоровье.

— Мама Фира, а себе?

— Я чаю с вами попью.

Колобок занял своё место рядом с Колькой, но смотрел только на лежащий на столе шоколад. Колька подмигнул Эркину, и тот с улыбкой кивнул.

— Моя так же.

Охотно засмеялась и Мама Фира.

Наконец Колобок дождался своего часа. Мама Фира поставила чашки, налила чаю и очень бережно, чтобы ненароком не надорвать обёртку, развернула плитку, наломала и выжила маленькие тёмно-коричневые квадратики на блюдце. Колька взял обёртку, разгладил.

— Хороший бриг, — и, поймав удивлённый взгляд Эркина, стал объяснять: — Это корабль так называется. Видишь, две мачты и паруса.

Посыпались странные, никогда раньше не слышанные Эркином слова. Колобок, засунув за щёку шоколад, слушал очень внимательно, а когда Колька закончил, протянул руку.

— Моё. Это мне.

— Держи, юнга, — отдал ему обёртку Колька. — А поешь ты здоров, Мороз. И играешь.

Эркин неопределённо повёл плечом, не зная, что ответить. Он чувствовал, что Колька пытается увести разговор, но плохо понимал, от чего. От моря? Или от воспоминаний об отце? Семейная песня. Наверное, это здорово, когда у семьи есть своя песня.

— Пейте чай, — угощала Мама Фира. — Давайте я вам ещё налью.

— Спасибо, — улыбнулся ей Эркин.

Колобок вторую чашку пить не стал, а полез из-за стола, крепко прижимая к себе обёртку с парусником и фольгу.

— А что надо сказать? — остановила его Мама Фира.

— Спасибо, — послушно сказал Колобок, глядя на Эркина круглыми тёмными глазищами.

— На здоровье, — улыбнулся Эркин.

— Теперь беги, — разрешила Мама Фира.

И, когда Колобок выкатился из комнаты, Колька прислушался и хмыкнул:

— Побежал к Сёме хвастать.

Не спеша, беседуя о всяких хозяйственных делах, допили чай, и Эркин встал.

— Спасибо большое, мне пора.

— Заходите ещё, — улыбалась Мама Фира.

Колька вышел провожать Эркина.

— А поёшь ты здорово, — снова сказал он, когда Эркин уже заматывал шарф. — Батя тоже пел, а ты… жалко, моряцких песен не знаешь.

— Ничего, — улыбнулся Эркин. — Ещё выучу.

— Это точно, — заулыбался Колька. — Ну, спасибо, что зашёл.

— И тебе спасибо. Бывай.

— И ты бывай.

Эркин пожал Кольке руку и вышел. Уже темнело, и ветер гнал облака снежной пыли. Эркин поглубже натянул ушанку и поднял воротник полушубка. Зима, конечно, штука хорошая, но ещё лучше, что скоро март и весна.

Он шёл, слушая, как визжит под ногами снег, и улыбался. Он уверенно чувствовал, что всё делал правильно, как надо. А подпол… конечно, подпол или погреб на лоджии — это глупость, но сделать что-то вроде шкафа, чтобы зимой продукты не лежали открыто, это совсем другое дело, но тут надо подумать и всё просчитать, и… Эх, был бы Андрей!

И снова имя Андрея, сама мысль о нём отозвалась болью. Андрей так и не узнал, что его отец жив. Так оберегал отца, молчал о нём, вмёртвую, как… как он сам о Жене все те шесть лет, запретив себе даже вспоминать. А тот выжил. Если б Андрей только знал, ну, если б чуть раньше…

Эркин совершенно не мог представить себе, как Бурлаков только догадался, что Андрей — его сын, и вообще… Но если догадался в январе, почему не в октябре? Нашёл же их — его и Женю — в Загорье. Нашёл бы и в Джексонвилле. А теперь что ж… Думать об этом — только душу себе травить. Ничего же уже не поправишь и не изменишь.

Пока дошёл до «Беженского Корабля», наступил вечер. Эркин нашёл взглядом свои окна. В кухне горит свет, шторы задёрнуты, но лампа просвечивает. Значит, Женя уже дома. Он улыбнулся и прибавил шагу.

Его ждали. Едва он открыл дверь в коридор, из детской толпы с визгом вывинтилась Алиса и с разбега ткнулась в него.

— Э-эри-ик! Эрик пришёл!

Эркин подхватил её на руки и подкинул. Чуть-чуть, а то ещё ударится о потолок.

— А теперь домой, да? — Алиса уцепилась за его руку и помахала остальным. — Всем до завтра, я домой.

Эркин тщательно обтёр бурки о коврик и достал ключи. Но Алиса, опредив его, подпрыгнула и хлопнула ладошкой по звонку. Эркин укоризненно покачал головой, но улыбнулся. Потому что уже слышал быстрые лёгкие шаги за дверью. Но ключ уже в замке, и они с Женей открыли его одновременно.

— Здравствуй, милый, — засмеялась Женя. — Заходи.

— Ага, — Эркин перешагнул через порош и коснулся губами щеки Жени.

— Ну, как там?

— Запуржило, — щегольнул Эркин новым словом, раздеваясь и размещая вещи на вешалке. — А как у тебя, Женя?

— Как всегда, отлично, — Женя чмокнула его в щёку и побежала на кухню. — Мойте руки и будем обедать, — донеслось уже оттуда.

— Эрик, помоги мне, — позвала его Алиса.

Эркин помог ей повесить пальтишко и фетровую шапочку, которую называли уже услышанным здесь странным словом — капор. Алиса поставила свои ботики рядом с его бурками и побежала на кухню.

— Мам, а это чего?

— Не хватай, сейчас за стол сядем. А руки-то?! Алиса, ты уголь грузила? А ну марш в ванную!

За окнами было уже темно, а на столе обед или ужин… по времени — ни то, ни другое, а по содержанию… «Нет, всё-таки ужин», — решила Алиса. Потому что супа нет. А есть очень вкусное мясо с картошкой, ещё салат из всяких овощей и чай со свежеиспечённым печеньем.

А после ужина читали сказки и играли в мозаику. А потом Эркин читал газету, а Алиса слушала, сидя у него на коленях, и незаметно заснула.

Женя с улыбкой кивнула Эркину.

— Уложишь её? — но так как он медлил с ответом, легко встала. — Давай я.

Эркин встал, держа Алису на руках.

— Я только отнесу и положу её, хорошо?

И не дожидаясь её ответа, вышел из кухни. Женя пошла следом и, когда Эркин положил Алису на кровать, быстро переодела её и уложила уже по-настоящему. Эркин молча следил за её действиями. Хотя Алиса уже спала, они всё-таки оба поцеловали её на ночь. А когда вернулись на кухню, Эркин тихо сказал:

— Женя, не обижайся на меня, но… помнишь, ты просила меня не молчать, а объяснять?

— Ну да, — Женя ободряюще улыбнулась ему. — Ты…

— Я боюсь, — Эркин резко, как отрывая тряпку от раны, выбрасывал английские слова. — Я боюсь раздевать Алису. Она — ребёнок, а я… я же умею только одно, понимаешь, Женя, я… я боюсь, что сделаю, как учили. Там учили. А как надо, я не умею.

Женя обняла и поцеловала его.