Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Решено, — встаёт Роберт. — Вали, Найдж, не болтайся тут.

Но Найджел уже убежал к себе переодеваться. Джинсы, кроссовки, яркая ковбойка, ветровка — рабское они теперь даже для работы в саду не надевают, только если с углём надо возиться.

Роберт перебирает, раскладывает по письменному столу счета, квитанции и книги. Найджел сбоку, чтобы не помешать, открыл ящик, где они держат учебники и тетради.

— Роб, подвинься.

— Мгм, — Роберт переступил, не отрываясь от своих бумаг.

Найджел отобрал нужные учебники и тетради, сложил их в недавно купленную специально для школы сумку, похожую на портфель.

— Ну, — в холл вошёл Метьюз, — покажись. Хорош, Найдж, удачи.

— Удачи! — откликнулся он, скатываясь о лестнице.

Захлопнув за собой дверь, Найджел спустился с террасы — нужно подумать, как её переоборудовать, не всё ж вместо бросовой кладовки использовать — вышел на «цветную» улицу и, широко свободно шагая, пошёл в школу. Время на границе дня и вечера, запах молодой листвы и весенних цветов. Весна. Как всё-таки всё хорошо!

Школа была недалеко и тоже на границе Цветного квартала, чтобы ученики и слушатели различных курсов свободно подходили с любой стороны. Вернее, это здание недорогих общедоступных курсов, где открыли классы для взрослых. Подстриженный газон, кирпичная невысокая изгородь, на которой удобно сидеть, несколько старых раскидистых деревьев.

Ещё на подходе Найджел понял, что опоздал: дневные курсы уже разошлись, так что Мону он не увидит. Обидно! Сегодня что, их раньше звонка отпустили? Но ничего с этим не поделаешь. Найджел огорчённо вздохнул и не спеша пошёл через лужайку к подъезду.

Их классы размещались на первом этаже. При всём свободомыслии и предписанной русской комендатурой расовой терпимости администрация с мудрой предусмотрительностью не то чтобы изолировала, а отделяла классы, где преобладали цветные, от курсов, где так же преобладали белые. Временем занятий и расположением аудиторий.

Найджел заглянул в свой класс. Там ещё никого не было. Он первый. Бросил сумку на свой стол и пошёл в курилку. Курить он не любил, но надо же куда-то деться до звонка.

И уже подходя к курилке — небольшой комнате рядом с туалетами, и занятый своими мыслями, едва не налетел на… Мону?! Что она здесь делает? Но он уже увидел её подпухшие веки и нос, как после плача, и потёкшую от ресниц тушь. Она плакала?

— Тебя обидели? — спросил он, сам от себя не ожидая такой смелости. — Кто?!

— Нет, — она удивлённо, но без страха смотрела на него. — Я в порядке, спасибо.

Но не ушла, а продолжала стоять, глядя на него. Найджел улыбнулся внезапно пересохшими губами.

— Рад… рад слышать, — он судорожно сглотнул, не заметив, что не сказал положенного обращения. — Могу я чем-то помочь?

— Спасибо, — она улыбнулась с горькой откровенностью человека, которому уже нечего терять. — Мне никто не может помочь, — и снова улыбнулась. — Спасибо за предложение, но… нет.

Найджел снова вздохнул, приводя мысли в порядок, улыбнулся.

— Можешь всегда рассчитывать на меня. Я — Найджел, Найджел Слайдер.

Она с прежним выражением решимости улыбнулась в ответ.

— А я Мона Теннисон, — и… и протянула ему руку. — Приятно познакомиться.

Найджел бережно коснулся своими пальцами её ладони.

— Да, очень приятно.

Послышались шаги и голоса. Найджел узнал голоса одноклассников и сразу предложил:

— Я провожу? — кивком показывая на боковой выход.

Мона кивнула.

— Да, спасибо.

Но их уже увидели. Нет, никто им ничего не сказал, но Найджел — он шёл сзади, прикрывая собой Мону, — спиной, затылком чувствовал из взгляды и знал, что в оставшееся до урока время его допросят и вынесут приговор.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарила Мона уже на крыльце.

— И… и когда мы увидимся? — Найджел сам удивлялся своей смелости.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Я наверное уеду.

— Почему?! — вырвалось у него.

Она снова пожала плечами и медленно пошла через газон к ограде. Найджел оторопело посмотрел ей вслед и понял: если он отпустит её сейчас, то уже всё, никогда больше не увидит.

— Мона! — он не помнил себя. — Подожди, Мона, я сейчас!

Она обернулась, но его уже не было на крыльце. Мона понурилась и медленно, волоча ноги, продолжила свой путь.

А Найджел пулей, никого и ничего не замечая, вбежал в класс, схватил сумку и вылетел обратно, едва не столкнувшись с учителем математики. И опять бегом, скорее, надо догнать, другого шанса у него не будет. Где она?! А! Вон у ограды.

— Мона!! — он догнал её и не загородил дорогу, а пошёл рядом с ней. — Я с тобой.

— Что? — она удивлённо подняла на него глаза. — Почему?

— Я, — Найджел сглотнул и очень просто, как давно продуманное и решённое, сказал: — Я не могу иначе, Мона. Где ты, там и я.

Она молча смотрела на него. Не верить этому голосу, этим глазам невозможно, но… но и верить она не может. Уже не может.

— Спасибо, Найджел, — она мягким отстраняющим движением коснулась ладонью рукава его ветровки. — Спасибо, но…

Найджел бросил, вернее, уронил сумку и накрыл своей ладонью её руку.

— Я буду с тобой, Мона. Что бы ни было, я всегда буду с тобой.

— Ты ничего не знаешь обо мне, Найджел, и говоришь такое. Это же… — она оборвала себя.

Найджел мотнул головой.

— Ты можешь гнать меня, но я не уйду.

— Ты же сегодня в первый раз увидел меня.

— Нет, я видел тебя и раньше, и на балу на Новый год, и здесь…

— Подожди, — её рука всё ещё лежала на рукаве, и Найджел ощутил, как она дрогнула и сама плотнее прижалась. — Ты… да, я же тоже видела тебя, здесь у ограды, ты… ты встречал меня? Да?

— Да. Я приходил, чтобы увидеть тебя.

— Но ты даже головы ни разу не поднял.

— Ты белая, — вздохнул Найджел.

И эти непроизвольно вырвавшиеся слова заставили его отпустить руку Моны и отвернуться. Но Мона не убрала свою руку и не отодвинулась, и Найджел рискнул покоситься на неё.

— Найджел, — её глаза наполнились слезами, — я недоказанная, а мои родители условные, а теперь…

— Теперь это неважно, — заторопился Найджел.

— Да, я тоже так думала.

Она опустила голову и пошла. Найджел подхватил свою сумку и пошёл рядом. Они шли молча по-прежнему по границе Цветного квартала. Иногда она на ходу всхлипывала, но Найджел ни о чём не спрашивал. Шли долго. Уже стемнело, зажигались уличные фонари, мягко светились за шторами окна домов.

— Что мне делать? — вдруг спросила Мона.

Спросила не Найджела, а саму себя.

— Домой я вернуться не могу. Это убьёт отца. Он так верит в меня, он не выдержит. И мама. Как я ей скажу? И оставаться здесь я не могу. Он обещал всем рассказать… обо мне, ославить на весь город. Он сделает это, я поняла, он… он не знает жалости. Лучше бы он убил меня. Но он хочет, чтобы я мучилась. И сама, сделала это сама.