Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Племени? — помог ему Маленький Филин. — Да. Род разный, а племя одно. Мы — шеванезы.

— Шеванезы? — переспросил, запоминая, Эркин.

Те, что тогда летом приезжали в резервацию возле имения, тоже называли себя шеванезами. Интересно.

— А другие племена есть?

— Есть, конечно, — пожал плечами Маленький Филин. — Но. Мы… мы самое большое племя. И на Великой Равнине первые. Остальные потом пришли.

— Ага, — кивнул Эркин. — Понятно.

За разговором они дошли до Культурного Центра. Эркин остановился.

— Мне сюда. До встречи?

— До встречи, — кивнул Маленький Филин.

Они обменялись рукопожатием, и Эркин легко взбежал по ступенькам. Маленький Филин проводил его взглядом до дверей. Странный парень какой-то. Индеец, а ничего не знает, ни поздороваться, ни выругаться не умеет. И жить хочет, как бледнолицый, в одежде… да во всём. Зачем это ему? Или он изгнанных? Слышал о таком. Но, говорили, что такое бывало давно и очень редко. Любое племя своих бережёт, и кем надо стать, чтоб тебя изгнали… Маленький Филин недоумевающе пожал плечами на свои мысли и пошёл дальше. Никуда, просто гуляя. Нельзя же целыми днями на кровати валяться.

Входя в Культурный Центр, Эркин уже забыл о случайном собеседнике. Привычно сдал в гардероб куртку и пошёл в класс. Во вторник их было трое, остальные работали, видно, и сегодня так же будет.

Но сегодня оказалось четверо. В своём углу, как всегда опираясь спиной в стену, сидел Тим.

— Привет, — удивлённо поздоровался Эркин. — Ты чего, не в первую сегодня?

— Поменялся, — кратко ответил Тим и достал сигареты. — Пошли покурим.

Павлов и Новиков — они и работали в одной бригаде на стройке, и жили вместе, снимая одну комнату в меблирашках, и здесь сидели всегда рядом — даже голов в сторону разговора не повернули, сосредоточенно списывая друг у друга.

Предложение Тима удивило Эркина: Тим же знает, что он не любитель курева, — но согласился. Бросил сумку на свой стол, и они вышли. Курили обычно в туалете, в передней комнате, где раковины и сушка. Тим достал сигарету, но не закурил, а молча вертел и мял её в пальцах.

— Ну? — пришёл ему на помощь Эркин. — Давай, а то звонок скоро.

— Тут… тут такое дело, — голос у тима натужный, будто ему сдавило горло. — Ты… того… ты пойми. Ты ж должен это знать, будь человеком, как человека прошу.

— Та-ак, — настороженно протянул Эркин, догадываясь, о каких его знаниях пойдёт речь, и перешёл на английский. — И в чём проблема?

— Затяжелела моя, — тоже по-английски ответил Тим. — Три месяца уже, врач ей сказал.

Эркин быстро на мгновение опустил ресницы и снова открыто посмотрел в лицо Тиму.

— И какая моя помощь тут нужна?

— Ну… Ну, как с этим теперь? Чтоб ни ей, ни ребёнку не повредить?

Тим смотрел на него с таким странным на его обычно непроницаемом лице выражением надежды, что Эркин заговорил очень просто и деловито.

— Сбоку или вниз ложись. Чтоб на живот не давить. И не лезь сам, только когда сама попросит.

— Ага, понял, — энергично кивнул Тим. — Всё?

— А с остальным ты не справишься, — с неожиданной для самого себя злобой ответил Эркин и перешёл на русский: — Пошли, звонок уже.

Тим молча кивнул, выбросил в урну так и не понадобившуюся сигарету, и они вышли из туалета.

В класс они вошли со звонком, но после Полины Степановны. Она только посмотрела на них, но ничего не сказала.

И урок пошёл своим чередом.

В ночном бараке ровный сонный шум. Храп, вздохи, бормотание во сне, чьи-то негромкие беседы. Андрей лежит на своей койке, слушает и не слышит, плывёт в полусне. Сейчас его никто не видит, он один, может не следить ни за лицом, ни за словами. Он — Андрей Фёдорович Мороз, из угнанных… Ладно, легенду он помнит… аж от зубов отскакивает, сам же её сколько времени сочинял, складывал из подслушанных, обиняком вызнанных кусочков и осколков собственных воспоминаний, чтоб без противоречий и нестыковок, и чтоб проверке поддавалась настолько, насколько можно и нужно. Ладно, можно об этом не думать.

Ладно, врачей он свалил, обошлось даже легче, чем думал. На номер его и не поглядели, не спросили, вот и врать не пришлось. Ну да, не тюремные росписи, как у бывалых сидельцев по русским тюрьмам, там бы начали мотать, где, когда и за что. А так… сошло. Шрамы только на заживление проверили. И в карте ему во всех графах написали: «Практически здоров, без ограничений». Уже легче. Ну, особо он и не боялся. Больных по-настоящему ещё на первичном осмотре отсекают и сразу: кого в госпиталь, а кого и за ворота, рассказывали у курилки. А вот психологи…

Андрей улыбнулся воспоминанию, не открывая глаз. А ведь тоже обошлось. Но и протрясся, конечно. Картинки, тесты… отбери одно, подбери другое, то — подумай, не торопись, то — быстренько, не задумывайся. И никак не угадаешь: под придурка косить или мозги напоказ выставлять…

…Спокойная приветливая без насмешки улыбка, зеленовато-карие глаза.

— У тебя очень хорошие показатели. Тебе надо учиться.

— Спасибо, но, — он тоже улыбается, разводит руками, — только кто ж меня кормить будет.

Понимающий кивок.

— Есть вечерние школы, курсы. Учись обязательно. А то сопьёшься.

— Это ещё почему?

— От тоски, — улыбается психолог. — У тебя тоска по учёбе, ты только ещё не понял этого. И быть тебе филологом, или историком, или ещё кем, но там же.

— А я шофёром хочу.

— Будешь. Учись на шофёра. Но ты — гуманитарий, — улыбка становится чуть насмешливой. — Сейчас ты скажешь, что не знаешь этого слова.

— И скажу! Объясните.

— Пока не надо. Просто запомни…

…Гуманитарий. Надо будет по словарю проверить. Если то, как он помнит, то… то что, яблочко от яблони? К чёрту!

Андрей сердито повернулся на бок, натянул на плечо одеяло, закутался, пряча лицо в тёплую, наполненную живым запахом темноту. Здесь не холодно и безопасно, но ему так привычнее.

И успокоившись, снова улыбнулся. А ведь раскусил его этот чёртов психолог, не во всём, но раскусил. И удачный совет дал. Вполне в масть…

…Карта подписана. Лист заключения тоже. Но разговор не окончен.

— Ты место себе подобрал уже?

— Нет ещё, так, — он неопределённо крутит в воздухе рукой. — Подумываю.

— В Пограничье тебе оставаться нельзя, — и снова внимательный, но не враждебный взгляд. — Слишком тебя будет прошлое тревожить, на любом пустяке можешь сорваться.

— И куда посоветуете?

— Подальше от границы. Начни всё заново. Ты уверен в гибели родных, но боль ещё не улеглась. Не растравляй её. Ограничений по климату у тебя нет. Деревня тебе не нужна, не приживёшься ты там, а жить через силу, насилуя себя, не стоит, слишком велика нагрузка. И расплата. Ты — горожанин, но в большом городе тебе будет пока тяжело, лет через пять можешь попробовать.