Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

Чак говорит спокойным, вежливо равнодушным тоном. Жариков расспрашивает его о здоровье, самочувствии, успехах в тренажёрном зале. Чак отвечает вежливо, точно и кратко.

— Вы ходили вчера в город?

— Да, сэр, — быстрый настороженный взгляд. — Немного погулял, сэр.

Жариков кивает. Это уже второй выход Чака в город. В первый раз, три дня назад, он вышел, прошёлся по соседним улицам и вернулся.

— Я ходил в Цветной квартал, сэр, — Чак говорит осторожно, тщательно скрывая внутреннее напряжение. — Узнавал, как здесь с работой, сэр.

— И что же?

Чак усмехнулся, и усмешка вышла невесёлой.

— Грузчиков и без меня хватает, сэр. А другой работы здесь для цветного нет, сэр.

Жариков снова кивнул. Всё правильно: Чак начал думать о будущем. Неделю назад он пообещал Чаку, что того выпишут до Рождества. И вот… осмотрителен, что и говорить.

— Вы решили вернуться в Колумбию, Чак?

— В большом городе легче с работой, сэр.

— Что ж, вполне логично. Будете искать работу грузчика?

Чак пожал плечами.

— Другой мне никто не даст, сэр.

— Но вы же шофёр.

— Да, сэр, — Чак снова невесело улыбнулся. — Могу работать шофёром, секретарём, камердинером, но… кому я могу сказать, где я этому научился, сэр? И…и всё это не ценится. А телохранителем я работать не могу. Мне теперь самому нанимать надо, чтобы меня охраняли.

— Что, проверили себя? — тихо спросил Жариков.

Чак угрюмо кивнул, потёр припухлость на скуле.

— Я… я убежал. Мне теперь нельзя здесь оставаться, сэр. Они уже знают, что я… что меня можно бить.

— А в Колумбии?

— Там меня боялись, — Чак говорил, глядя перед собой в пол. — Крепко боялись. На старой памяти первое время продержусь, сэр.

Интересное решение. Неплохой психолог Чак.

— С Гэбом вы поэтому не общаетесь?

— Да, сэр. Не задираться не можем. А без толку язык бить… незачем. Он сам по себе, сэр, я сам по себе.

— Что ж, это ваше право. Когда вы хотите, чтобы вас выписали?

— Чем скорее, тем лучше, сэр.

— Я отправил представление на вас в Комитет защиты узников и жертв Империи. Если его примут, вы получите безвозвратную ссуду.

Чак заинтересованно поднял голову.

— Спасибо, вы очень добры, сэр, но…

— Почему я это сделал? — улыбнулся Жариков.

Чак настороженно кивнул.

— Потому что сами вы этого не сделаете. А деньги на первое время вам нужны.

— А… прошу прощения, сэр, на Гэба вы тоже… написали?

— Да. Как тошлько придёт ответ из Комитета, вас выпишут.

Чак незаметно облизал внезапно пересохшие губы. Сколько бы это ни было, но добраться до Колумбии ему хватит. И кое-как дотянуть до… нет, при этом чёртовом беляке об этом даже думать не стоит, насквозь ведь видит, чёрт белохалатный. Ишь как смотрит, улыбается. Надо переводить разговор.

— Ещё раз спасибо, сэр. Право, я не заслужил такой заботы, сэр.

— Не за что, Чак, — Жариков видел, как тот мучительно ищет новую тему для разговора, но не спешил прийти на помощь.

— Прошу прощения, сэр, я не поздравил вас с вашим праздником, — начал по-прежнему осторожно Чак. — Я только сегодня узнал об этом. Ещё раз прошу прощения и поздравляю.

Жариков улыбнулся. В пятницу отмечали День Победы, годовщину полной и безоговорочной капитуляции Империи. Понятно, что в городе не было никаких признаков праздника, но в госпитале было шумно и весело, кроме палат с местными. Не знать Чак не мог, но, видимо, посчитал этот праздник «делом белых», как говорят бывшие рабы, а его, дескать, не касается. А теперь выкручивается.

— Спасибо за поздравления, Чак. А то, что в среду, двадцатого, годовщина Освобождения, вы знаете?

Чак пожал плечами.

— Слышал, конечно. Но… но у каждого свой… День Свободы, сэр.

Вы правы, Чак. И ваш день ещё не наступил?

Чак снова пожал плечами.

— Я ещё не думал об этом, сэр.

— Хорошо, — кивнул Жариков. — Разумеется, какой именно день считать днём освобождения, каждый решает сам.

Разговор плавно закруглился, Чак ещё раз поблагодарил, попрощался и ушёл.

В коридоре Чак, проверяя себя, обшарил карманы пижамной куртки, хотя помнил, что оставил сигареты в палате. Сейчас бы, конечно, напиться было бы лучше, но… но нарываться, да ещё перед самой выпиской не стоит. Ещё ссуду тогда зажмут.

Уже у входа в их отсек ему встретился Гэб. В коридоре никого не было, и они остановились поговорить.

— Ты как?

— В порядке. Выписывают?

Чак кивнул.

— Дня через два-три. Под праздник как раз.

— Это под какой? — равнодушно удивился Гэб.

Его равнодушию Чак не поверил. Но Гэб всегда был такой, что ему всё по фигу, а на самом деле он хитрый и проныра. За жратвой первый, а в работе так пусть другие отдуваются.

— Ты в город ходил? — по-прежнему равнодушно поинтересовался Гэб.

— Пошлялся малость, — небрежно ответил Чак.

— Вижу, — насмешливо хмыкнул Гэб.

Вообще-то за такую ухмылку — заметил, сволочь, скулу — надо сразу врезать, но выдавать свою тайну нельзя. И Чак ограничился кратким:

— Какого хрена, недоумок, тогда спрашиваешь?

— А твою брехню выслушать.

Гэб обошёл его, как столб, и быстро удалился по коридору. Чак бессильно выругался ему в спину. И тут же сообразил, что и Гэб его не ударил. А хотел. И стойку как раз нужную держал. Значит, и у Гэба та же история. Уже легче.

У себя в палате Чак сразу взял с тумбочки сигареты и закурил. Подошёл к окну. Вроде опять моросит. Ладно. Чёрт с ним, с Гэбом. И тысяча чертей с этими праздниками. День Освобождения. Будто это так легко…

…Пламя небольшого жаркого костра бросает красные отсветы на чеканное смуглое лицо. Индеец. Спальник. Спокойно лежащие на коленях смуглые руки. Руки, убившие Ротбуса. Он не видел этого, не слышал. Но знает твёрдо: сделать это мог только этот парень. И белый вихрастый мальчишка рядом. Зачем парень доверяет белым? И этому мальчишке, и Трейси…

…Чак тряхнул головой. Чёрт. У него нет другого варианта. Ехать в Колумбию и искать там Трейси. Это его последний шанс. Что Трейси знает о нём? Что он был телохранителем Ротбуса. И всё. Что он сам знает о Трейси? Трейси — киллер, сидел в Уорринге, у Ротбуса была на него карта. Теперь карта у русских. Он тогда бросил все вещи Ротбуса, даже не посмотрев, не проверив, осталась там карта Трейси или нет. Хотя если Ротбус взял её с собой, то она всё равно попала к русским. Жаль. Сейчас бы она очень пригодилась. Он тогда даже не посмотрел её, и у него на Трейси ничего нет. Он не нужен Трейси, разве что… держал же Трейси при себе спальника и белого мальчишку. Неужели придётся так предлагать себя? Противно до рвоты, но… но кто он теперь? Шофёр, секретарь, камердинер, дворецкий и… и всё. Остаётся ещё работа грузчика или дворового работяги в имении. А ему нужна работа. Любая.

Чак докурил сигарету, открыл форточку и выкинул окурок. А то поганцам и убирать-то нечего. Ещё два-три дня, и он уйдёт отсюда. Квартира в Колумбии, конечно, не сохранилась, два месяца его не было, старая шлюха наверняка сдала его комнату другому, а шмотьё также наверняка пошло с молотка, или просто выкинули. Но у него там и оставалось… две смены белья и… и ещё какая-то мелочь. Это всё можно будет купить. Ладно. Он расстегнул и снял пижамную куртку, снял нижнюю рубашку и бросил её на кровать к куртке, встал посреди палаты, прикинув, не врежется ли он во что-нибудь при развороте, и начал разминаться перед растяжкой.