Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

В церкви было светло и тепло, даже жарко, и многолюдно. Все самозабвенно пели и на Чака внимания не обратили. Он протолкался к стене и уже оттуда, прикрыв спину, огляделся. Просто так, на всякий случай.

Слайдеров он выглядел почти сразу. Ишь, вырядились поганцы. Во всём новом, старший аж в галстуке, под беляков подстраиваются, морды холёные. Ладно, проглотим-переступим. Даже удачно получилось: на выходе в таком месте легче подойти и заговорить.

Что там болтал поп и что пели завороженно глядевшие на него люди, Чак не слушал. Всё это он знал и знал, что любые белые придумки всегда цветному во вред. Ну вот, так оно есть! Пели-голосили до хрипоты, а теперь гони денежки. Чёрт, и смыться сейчас — это Слайдеров упустить. И когда перед ним остановилась молоденькая мулатка — совсем девчонка — в новеньком топорщащемся платье из белой дешёвой материи с подносом в руках, Чак нехотя достал из кармана кредитку и бросил её в кучу бумажек.

— Бог да благословит тебя, брат, — улыбнулась мулатка.

— Чтоб он подавился моими деньгами, — беззвучно ответил Чак, вежливо улыбаясь.

Собрали деньги, ещё попели, ещё чего-то беляк потрепал, ещё спели… Когда-нибудь это кончится? Хотя… в тепле, сверху не льёт, можно и потерпеть. А терпеть и ждать он умеет. Выучили.

Наконец служба закончилась. Все шумно вставали, кто пробивался к выходу, кто проталкивался к священнику, разговоры, смех… Чак, сохраняя на лице приличествующее обстановке выражение, зорко следил за Слайдерами. Так… старший о чём-то говорит со священником, а двое… ждут у дверей? Поймать их, что ли, сейчас? Ладно… Нет, старшего беляк отпустил, идёт к ним… Пора.

В общей толпе Чак пошёл к выходу, стараясь, чтобы между ним и Слайдерами было человек пять, не больше, но и не меньше трёх.

На улице было ветрено, сыпал мелкий дождь пополам с ледяной крупой. Женщины поправляли шали и платки, кутая головы и плечи. Мужчины надевали шапки, застёгивали старые куртки и новенькие плащи. Чак вытащил из-под воротника тонкий вшитый капюшон, накинул на голову и в несколько шагов догнал идущих в ряд Слайдеров.

— Привет, — поздоровался он, как можно, дружелюбнее. — Весёлого Рождества вам.

— Привет, — сдержанно кивнул Роберт. — И тебе весёлого Рождества.

Так же, с отчуждённой вежливостью, с ним поздоровались и Метьюз с Найджелом. Чак прикусил изнутри губу. Ах, поганцы, строят из себя… на лёгком трёпе как с Битым не проскочишь. Тому он поставил выпивку и сэндвич с мясом, так Битый час перед ним выворачивался, и спрашивать не пришлось, сам всё выложил. Здесь так не получится, и Чак пошёл напролом.

— Хозяин ваш, как его, Бредли, что ли, здесь?

Лица Слайдеров невозмутимо вежливы, и только в голосе Роберта еле заметная насмешка.

— Свободе год уже, а ты всё о хозяевах толкуешь.

Чак сжал спрятанные в карманах куртки кулаки.

— Не цепляйся к словам, Роб, не стоит, — сказал он, так же только намечая угрозу. — Я спросил о Бредли. Он здесь?

— А мы откуда знаем? — пожал плечами Метьюз.

А Найджел улыбнулся.

— Он нам не отчитывается, — его улыбка стала шире и насмешливей. — Как и мы ему.

Роберт удовлетворённо кивнул и тронул пальцами край своей шляпы. Чак ничего не мог ни сделать, ни сказать. С ним прощались вежливо, но бесповоротно. А затевать драку он не мог и не хотел: против троих непросто, против спальников, из которых один наверняка просроченный, — ещё хуже, а уж ему-то… Ему оставалось столь же вежливо попрощаться и пойти в другую сторону.

Отойдя на несколько шагов, Чак вполголоса выругался. Вот поганцы, ну, нет им другого имени. Убудет у них, что Бредли ему заложат? Да и не заклад это, не подставка, всего-то и спросил… Хотя… Их тоже можно понять, с Бредли связываться опасно…

…Битый шумно отхлёбывает из стакана, задумчиво рыгает и продолжает:

— Жить можно. Крыша только нужна хорошая, а так-то…

Он понимающе хмыкает в ответ, но Битый в поощрении и не нуждается.

— Кто крышей обзавёлся, тому сам чёрт не брат, вон этот, Бельмастый, отстёгивает кому надо и на полицию плюёт, спиртным без лицензии торгует. Во, что такое крыша! Да ты кого ни возьми. А без крыши… — Битый замысловато ругается.

— Крыша нужна, чтоб от полиции прикрыться, — рассудительно говорит подсевший к ним мулат с перебитым носом. — А ежели у тебя дело законное…

Битый с удовольствием ржёт и сразу стервенеет.

— А ну вали отсюда, халявщик, ишь на чужую выпивку пасть разевает…!

Мулат послушно исчезает, а Битый пренебрежительно плюёт ему вслед.

— Дурак! Законно-о-о! Да беляки на любой закон наложат и этим же тебя придавят, ежели без крыши, — и, заговорщицки понизив голос: — Вот слушай сюда. Есть тут такие, братцы-красавцы, мялка у них, ну, массажное заведение, слышал небось? — он осторожно кивает. — Живут сволочи… лучше иного беляка, всюду им, понимаешь, почёт и уважение, денег навалом, а щипнуть их ни один не рискнёт. А почему? Кры-ша! За ними, — и совсем тихо: — такой, Бредли. Тот чуть карманом шевельнёт, так всё его будет. А в подручных у него тип один, тоже беляк, но стрелок, говорят, у мухи на лету яйца отстреливает. Ему чуть поперёк — и жить не будешь. Кто ему хоть слово пикнул, того уж больше никто не видел. Понял, нет?

Он кивает. Чего уж тут не понять…

… Чак вздохнул. Битый трепал долго, натрепал много, и больше с Битым никаких дел иметь нельзя. Начнут Битому язык укорачивать, так и тех, кто рядом, прихватят. Так что… в Колумбии Бредли наездами, птица высокого полёта, так что говорить надо с Трейси. А он лопухнулся тогда, дал себе волю, и вот… если Трейси беляков за слово отстреливает, то что за ту оплеуху устроит… Чак передёрнул плечами, как от озноба. Но и другого варианта, как ни крути, нет.

Рождество в госпитале праздновали широко. В столовой возвышалась увешанная игрушками — самодельными и покупными — ёлка, под ёлкой лежали и прямо на ветках висели кульки и пакетики с подарками. И все подписанные. Ищешь свой и снимаешь. Тихий «святой», как объяснила парням тётя Паша, вечер и отпраздновали тихо: степенно поужинали, кто хотел, пошёл в госпитальную «русскую» церковь, а вот с утра и началось веселье. Конечно, работа работой, и кому выпало дежурить, тому выпало, но плановых операций нет, процедуры — только «жизненно необходимые», а массаж к таким не относится. Два дня парни отчищали, отмывали и надраивали всё, до чего смогли дотянуться, и теперь гуляли, как никогда в жизни. Многие пошли в город: людей посмотреть и себя показать. А что, почему и нет, «ёлочные» деньги все получили, ну, и потратили, конечно, так что есть чем похвастаться.

Андрей тоже собирался в город и уже оделся на выход, но всё же решил сначала забежать в пару палат. Он, как и остальные, часто дежурил в реанимации, у тяжёлых, и со многими у него сохранялись, ну… ну, скажем так, сердечные отношения, хотя лежали эти «ранбольные» уже в обычных палатах. Сейчас таких было двое. И хотя все раненые получили ещё вчера кулёчки с рождественскими подарками, Андрей сделал ещё два от себя, сам склеил, надписал, раскрасил. Кулёчки маленькие: по три конфеты и мандаринке в каждом, но на большее у него денег нет. Он ещё за пуловер не расплатился, а купил непромокаемую куртку с капюшоном, блестящую, с цветными молниями, и книги купил, да и остальным тоже подарки делал, так что… ладно. Тётя Паша им всё повторяла, что дорог не подарок, а любовь.