Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Ну, теперь-то можно? — тоненьким голоском попросила Алиса.

— Может, — кивнула Женя.

Испустив торжествующий вопль, Алиса нырнула под ёлку.

Они доставали и вскрывали пакеты и коробки, тут же решая, кому это предназначено. Восторженный визг Алисы не умолкал ни на секунду.

И вдруг коробки и пакеты кончились. Но на столе, стульях, прямо на полу теперь лежали новые, нарядные, необыкновенные вещи. Кукольный сервиз… белая мужская рубашка… полупрозрачный узорчатый шарфик… книги в блестящих обложках… белое с кружевами платьице… фарфоровый лебедь, гордо выгнувший шею и приподнявший крылья… блестящие чёрные мужские полуботинки… ажурные, узорчатой сеточкой чулки… и ещё… и ещё… и ещё…

— Господи, Эркин, — вздохнула Женя, любуясь лебедем. — Поставим на комод в спальне, да?

Эркин счастливо кивнул. Его подарки понравились, значит, правильно выбирал и советовали ему в магазинах тоже правильно, без подвохов.

Алиса хватала то одно, то другое, пока Женя, ничего не замечая, смотрела на Эркина.

— Эркин, а… а почему лебедь?

— Мне сказали, — Эркин прерывисто вздохнул, — мне казали, лебедь не живёт один. Если с другим что, он насмерть разбивается, не может жить.

Женя медленно кивнула, погладила пальцем лебедя по выгнутой шее, поставила его на стол и обняла Эркина.

— Спасибо, милый.

Он мягко обнял её.

— Спасибо тебе, Женя. Я… я никогда не дарил, я не умею этого, тебе понравилось?

— Да, конечно же, да, Эркин…

— Мам! — вмешалась Алиса. — Я хочу сейчас платье одеть.

— Ой! — очнулась Женя. — Ну, конечно, наденешь. Ой, времени-то уже сколько, господи, Эркин, и ты всё новое надень.

И завертелась утренняя обычная круговерть. Не совсем обычная, конечно, но… убрать, приготовить завтрак, переодеться…. И только в спальне, открыв шкаф, Эркин сообразил, что всё-таки он лопухнулся. Жене же переодеться не во что! У Алисы платье, у него рубашка, брюки, а у Жени… чулки с шарфиком?! Он покраснел так, что ощутил приливший к щекам жар.

— Эркин, ты чего? — влетела в спальню Женя. — У меня уже всё готово, ты что?

— Женя, — он резко повернулся к ней. — Женя, а ты? Прости меня, я не знал, не сообразил…

— Чего? — не поняла Женя и тут же заторопилась. — Давай, Эркин, обувайся, как раз ботинки к этим брюкам, я сейчас быстренько. Вот, посмотри на себя. Тебе очень хорошо.

Эркин послушно посмотрел на себя в зеркало. Ну, если Жене это нравится… хотя… как-то он был в большом двойном Паласе, и беляки там так и приходили, и потом видел, ладно, это всё неважно…

— Женя, а ты что наденешь? Я же…

— Ты же, ты же, — весело ответила Женя, кидая вещи на убранную и застеленную кровать. — Всё, Эркин, всё хорошо, ты молодец.

— Женя, у меня всё новое, у Алисы, а у тебя… — и с отчаянием: — Женя, я не знал, что на Рождество дарят одежду, мне никто не сказал.

— Эркин, — Женя быстро обняла его, поправила воротник новой рубашки, — да, сюда нужен галстук, ладно, это потом, Эркин, — она снова обняла его, быстро поцеловала и отстранилась, — сегодня праздник, понимаешь, Эркин, всё хорошо, у нас праздник. А теперь иди, я сейчас переоденусь и приду.

Она мягко, но решительно подтолкнула его к двери. Спорить Эркин не мог и не хотел, и выше6л из спальни. Сейчас они позавтракают и… и будет ещё что-то, пойдут гулять или в гости, или к ним кто-нибудь придёт, или ещё что-нибудь придумают. Сегодня праздник, и завтра, десять дней праздников, с ума сойти!

— Эрик, — позвала его Алиса. — Посмотри, как красиво.

Он вошёл в её комнату, и Алиса стала ему показывать свой стол, где уже был расставлен новый сервиз, а вокруг сидели Линда, Спотти, Мисс Рози и Дрыгалка и праздновали Рождество. Вместо угощения на тарелочках и в чашечках лежали разноцветные стерженьки из мозаики. Красные — конфеты, жёлтые — апельсинки, синие — чай, а зелёные — … Алиса не закончила объяснений, потому что Женя позвала их к столу. На рождественский завтрак.

В окно светило солнце, сверкали ёлка и снег на перилах лоджии за окном, и всякие вкусности на столе, и никуда не надо спешить, и десять праздничных дней впереди!

Холодный ветер рябил лужи, сыпал мелкий дождь. Пустынные улицы, ненужные огни в витринах закрытых магазинов. Рождество. Семейный праздник. Чак поднял воротник куртки, спасаясь от ветра, засунул руки в карманы, зажав пальцами изнутри прорези. Сволочи, перчатки так и не вернули. Правда, они и не для тепла, но без них совсем хреново. А купить… деньги надо беречь. Чёрт его знает, этого Трейси, когда приедет. И ботинки эти… только и добра, что не промокают.

Конечно, глупо было даже надеяться, что вот так, блуждая по как вымершему городу он наткнётся на Трейси, но дома было уж совсем невыносимо. И одиноко. С квартирой ему, в принципе, повезло. Отдельная комната с входом через кухню, он может держать в комнате электроплитку, пользоваться утром и вечером раковиной в кухне для умывания и часть оплаты работой по дому. И квартал не цветной, так что… так что всё хорошо, но погано. Опять молчи, улыбайся, держи глаза книзу и делай, что велят.

Чак сплюнул, ловко потопив плевком плавающую в луже обёртку от сигаретной пачки. Чёрт, курить хочется, а всё закрыто, празднуют, сволочи. Он знал, что сам себя этим обманывает. Получив три тысячи «комитетских», он сам себя жёстко посадил на экономию. Чтоб денег на подольше хватило. Никакой выпивки, баб, никаких баб, сигарета в день и не больше. И уж, конечно, без массажа. И с жратвой не шиковать. И так пришлось купить себе две смены белья, ещё одну рубашку, две пары носков, бритвенный прибор… хорошо ещё, что на рождественские распродажи успел, по дешёвке удалось прибарахлиться. Но после госпиталя сесть на рабское кофе с хлебом и самодельную кашу оказалось тяжело. Ложку, миску и кружку тоже пришлось купить: ему разрешили пользоваться плиткой, но не посудой. А мыло с полотенцем, а нитки с иголкой… мелочь всё, дешёвка, но сотни как не бывало. Он уже даже подумывал сходить на старую квартиру и вытребовать с хозяйки — суки черномазой — свои вещи, но не рискнул. Чёрт их знает, что там теперь, если пойдёт на стычку, то ему накостыляют, и тогда придётся бежать из Колумбии — битым жить нельзя, а его сейчас и шакалы затопчут. Да и где тогда Трейси искать?

Незаметно для себя он забрёл в Цветной квартал, к блестевшей свежей покраской церкви, откуда доносилось не очень стройное, но громкое пение. Беляцкого бога благодарят, вот идиоты, что народиться соизволил белякам на радость. И чего стараются? Чёрного всё равно в рай не пустят, чёрному в аду место, а чтоб ему там попривычней было, так ад и на земле устроили. Будь они все прокляты.

Дверь прикрыта, но на улице уж слишком паршиво, и Чак решил всё-таки войти.