Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 4 (СИ)

— Подай коньяк.

Это уже ему. Он отходит к бару, достаёт бутылку и слышит сзади характерный хлопок. Чак? Понятно. Значит, как в прошлый раз. Он возвращается к столу с бутылкой и коньячными рюмками. Один из беляков лежит на краю бассейна и медленно сползает в воду. Тоже понятно: ранен, но вырублен, сейчас упадёт и утонет. Двое других оцепенело смотрят на тело, а хозяин кивком показывает ему на виски и лёд.

— Убери это и налей.

— Да, сэр.

Хозяин берёт рюмку с коньяком, подносит к губам, но не пьёт, вдыхает запах, рассматривает, греет рюмку, прокатывает между ладонями, чтобы усилить запах. Наслаждается. Убитый, да, конечно, никто же не собирается спасать раненого, так что, уже мертвец, хоть пока и дышит, наконец плюхается в бассейн, и двое белых поднимают глаза. Самый молодой из них напряжённо улыбается.

— И кто следующий?

— На всё божья воля, — ответно улыбается хозяин. — Вы ведь верите в Бога?

— Да, — вызывающе резко отвечает молодой. — В Его всемогущество и справедливость.

— Похвально, — кивает хозяин.

Тот, что постарше, подносит к губам рюмку. Рука дрожит, и коньяк выплёскивается на жирную в редких седых волосках грудь. Он, не дожидаясь сигнала от хозяина, подаёт салфетку. Но хозяин кивает, и он осторожно промакивает лужицу, сбрасывает грязную салфетку в корзинку для мусора.

— Итак, мы договорились, — хозяин отпивает наконец коньяк, облизывает губы. — Любая проблема решается, когда её решают.

Беляки кивают, соглашаясь. Белое распластанное тело покачивается в бассейне, в розовеющей от вытекающей крови воде…

… Тим лёг на спину, вытянулся под солнцем. Плавки уже высохли, можно будет ещё раз сходить поплавать. Кого убивать, а тем более за что убивать — это не его проблема, хозяин велел, на хозяине и вина. А что Чак любил такие приказы, так у чака, видно, свои счёты с беляками были, раз их и после Свободы сводил, Тот майор — дай ему бог здоровья — не просто так приезжал, да и болтали о Колумбийском маньяке-палаче много, два и два любой дурак сложит. Ладно, всё это в прошлом, можно забыть и не думать, здесь всё по-другому. Опять же допуск в милицейские спортзал и тир не просто так, что тоже понятно, но пока ничего не сказано, можно не трепыхаться. Если что и будет, то совсем по-другому.

Их, конечно снесло и довольно-таки далеко, поэтому Эркин предложил Жене возвращаться по берегу, а не плыть против течения.

— Ага, — охотно согласилась Женя.

Они пошли вдоль кромки воды, и Женю вдруг окликнули.

— Ой, девочки! — обрадовалась женя. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, — улыбнулся им Эркин.

Он знал их — они все были на дне рождения жени, работали с ней в машбюро, И Женя говорила ему, что и сейчас с ними дружит, хотя работает теперь в КБ. Женя немного поболтала с приятельницами, посмеялась, вспомнила про Алису, ахнула, и они пошли дальше.

Укладываясь на старое вытертое байковое одеяло, Вера вздохнула.

— Да уж, кивнула тоня, щурясь на солнце. — Обалденно красив.

— То-то Женька его ни на шаг не отпускает, — засмеялась Ольга.

— Любка их кожи лезла, а толку-то? — возразила вера. — Он и сам на сторону не глядит.

— Говорят, они все такие, — Тоня повернулась на живот, колыхнувшись всем телом. — Ну, индейцы. Решают раз и на всю жизнь.

— А ещё говорят, у них по многу жён, — упрямо возразила Вера.

— Жена — не любовница, — Тоня вздохнула, опуская голову на руки. — Коли женился, то это уже не гульба, а супружество.

— А Любки-то чего нет? — после недолгого молчания спросила Ольга. — Не залетела опять?

— Видно, про Мороза не знает, — фыркнула вера. — А то б уже тут как тут была бы.

Они засмеялись.

Когда Женя с Эркином наконец добрались до своих, Андрей, зажав в кулаке несколько конфет и яблоко, свободной рукой отщёлкивал Алисе в лоб очередной проигранный десяток.

Воскресенье, выходной, можно хоть весь день валяться в постели, но это надоело Громовому Камню ещё в госпитале, и он встал, как обычно, может, только чуть-чуть попозже. И всё шло своим обычным воскресным чередом.

Когда Громовой Камень спустился вниз, за столом сидели уже все жильцы, но рядом с Капитолиной Алексеевной восседала — иначе не скажешь — Липочка, Олимпиада Ивановна, дочка Капитолины Алексеевны, только позавчера приехавшая домой на каникулы. Училась Липочка не где-нибудь, а в Ижорске, и не на кого-нибудь, а на секретаря-референта.

— Доброе утро, — поздоровался, входя, Громовой Камень.

— Доброе утро, Гриша, — приветливо ответила Капитолина Алексеевна.

Так же приветливо с улыбками поздоровались и остальные. Липочка скорчила миленькую — как она полагала — гримаску, обозначающую — опять же по её представлению — вежливое приветствие и вздёрнула носик. Громовой Камень сел на своё место и принял у Капитолины Алексеевны тарелку. Воскресный завтрак в отличие от будничного без каши, а с чем-нибудь другим. Сегодня пухлые оладушки со сметаной, неизменные ещё горячие калачи, масло и чай.

Липочка очень старательно изображала светскую даму, случайно попавшую в такое общество и снисходящую к остальным только из вежливости. Громовой Камень видел, что остальных это только смешит, и они не то что поддерживают, а не мешают девочке играть. Разумеется, и он держал себя так же. Хотя… хотя, чего взять с девчонки. Обижаться на неё просто глупо. Но всё-таки царапало…

…В пятницу после педсовета, когда всё решили, всё обговорили и даже попрощались до августа, он сразу пошёл домой. Чего-то ныла нога, хотя сухо и натрудить её он не мог, если только на Купалу. И, входя в дом, столкнулся в прихожей с курносой белобрысой пигалицей.

— Здравствуйте, — мимоходом поздоровался он, проходя к вешалке.

Поставив палку в отделение для зонтов, он уже взялся за перила, когда она его окликнула:

— Подожди. Ты это к кому?

Он удивлённо обернулся к ней.

— К себе, — и улыбнулся её сразу округлившимся глазам. — Я здесь живу.

— Как?!

Ответить он не успел.

— Липочка, — из гостиной вышла Капитолина Алексеевна. — С кем это ты? А, добрый день, Гриша.

— Добрый день, — он всё ещё улыбался.

— Вот и отлично. Обед будет через полчаса. Липочка, это дочка моя, на каникулы приехала, пойди сюда.

— Очень приятно, — склонил он голову. — Громовой Камень.

Липочка как-то растерянно кивнула. И, поднимаясь к себе, он слышал внизу за спиной быстрый шёпот. Если бы не его слух охотника, слов бы не разобрал.

— Мама, индей! У нас…

— Замолчи. Он от бюро пришёл.

— Чтоб у нас всё ихним жиром провоняло, да?! Сегодня же сгони!

— Замолчи. Он учитель.

— Индей?!

— Замолчи.

— Сгони. Таракан краснопузый…

У себя в комнате он тяжело сел на кровать. Ну и что? Ничего нового ты не услышал. И о запахе. И о тараканах, что полезли в Россию. И о дикарях. И ещё много о чём… Иногда молчал, будто не слышал или не понял. Иногда отвечал, что не курносому кацапу, белой глисте пасть разевать. Иногда бил. Иногда разворачивался и уходил. А что делать сейчас? Он достал сигареты и закурил. Побить её? Ну, это не серьёзно. Съехать? Сегодня же сходить в бюро? Да, найти комнату с пансионом — не проблема. И всё? Нет, это тоже несерьёзно. Воин не слушает женскую болтовню. Особенно, когда говорят за спиной и шёпотом. Он встал, переоделся и пошёл вниз обедать…